Михаил Гордин - Пушкинский век

Как указано в контракте Пушкина с княгиней Волконской, он занимал в ее доме квартиру «от одних ворот до других, нижний этаж из одиннадцати комнат, состоящий со службами, как-то: кухнею и при ней комнатою в подвальном этаже, взойдя на двор направо; конюшнею на шесть стойлов, сараем, сеновалом, местом в леднике и на чердаке и сухим для вин погребом, сверх того две комнаты и прачешную, взойдя на двор налево в подвальном этаже во 2-м проходе». Для семьи Пушкина, состоявшей в это время из восьми человек, подобная квартира не считалась большой. Наоборот. Здесь не было ни зала, ни диванной, ни биллиардной, особых туалетных для одевания, столь обязательных в светской жизни. А только передняя, столовая, спальня, кабинет, детская, гостиная, буфетная и комнаты сестер Натальи Николаевы.

В конюшне стояли наемные лошади. Пушкин своих лошадей не имел и нанимал их у «извозчика», то есть содержателя извоза, Ивана Савельева. Наемные лошади стоили в Петербурге очень дорого. Пушкин платил Савельеву за четверку лошадей 300 рублей в месяц. Это превышало расходы на еду для всей семьи и прислуги. У Пушкина было две кареты — двухместная и четырехместная, кабриолет и дорожная коляска. Незадолго до гибели, в июне 1836 года, поэт купил у каретного мастера Александра Дриттенпрейса новую четырехместную карету за 4150 рублей ассигнациями. Эти деньги остались неуплаченными. Их заплатила уже опека, учрежденная над детьми и имуществом Пушкина. Опека заплатила и долг извозчику Савельеву 650 рублей.

Человеку, жившему «в свете», полагалось иметь собственный выезд. Подобные люди пешком не ходили. Пешком лишь гуляли. Зайти к кому-нибудь считалось неприличным. Надлежало заехать .

Как выглядела петербургская барская квартира? Паркетные полы, лепные расписные потолки, на стенах штофные обои, занавеси из кисеи или шелка, зеркала, бронза, фарфор, изящная мебель из различных пород и цветов дерева с резьбой и позолотой, печи из штучных изразцов.

Кабинет Онегина — «философа в осьмнадцать лет» украшает все, что изобретено изощренным вкусом «для забав, для роскоши, для неги модной», —

Однако большинство таких квартир при всей своей обширности и роскоши не отличалось удобствами. Объяснялось это тем, что при постройке домов даже в лучших частях города об удобстве не всегда заботились. По словам современника, «для спекулянта все равно, как помещаются его жильцы; он тем менее заботится о их выгодах, что усиливающееся народонаселение не уменьшает ни потребности на квартиры, ни цены их». Да и сам дворянский быт являл собой много несообразностей. «Часто, входя в переднюю хорошего дома, вы находите ее грязною, безобразною, в беспорядке, и здесь уже запах ламп, кухни… неприятно поражает ваше обоняние. Вы удивитесь, видя, напротив того, в приемных отличный порядок, приятную чистоту, лоск, свежесть всех предметов. В другом доме вы тотчас заметите, что прекрасный обед сервирован на чрезвычайно дурной посуде, или обратно; в другом — при роскоши всех принадлежностей, вам бросится в глаза худо одетая, неисправная, хотя многочисленная прислуга».

При чтении этих строк «Панорамы Санкт-Петербурга» невольно вспоминается описание жизни семейства Пушкиных, данное педантичным Модестом Корфом: «Дом их представлял всегда какой-то хаос: в одной комнате богатые старинные мебели, в другой пустые стены, даже без стульев; многочисленная, но оборванная и пьяная дворня; ветхие рыдваны с тощими клячами, пышные дамские наряды и вечный недостаток во всем, начиная от денег и до последнего стакана».

Увлеченные светской жизнью, родители Пушкина — Сергей Львович и Надежда Осиповна — мало внимания уделяли дому, хозяйству. Юноша Пушкин стыдился приглашать знакомых в эту неустроенную, беспорядочную квартиру, в свою плохо обставленную комнату. «Желая быть учтивым и расплатиться визитом, я спросил: где он живет? — рассказывал известный литератор полковник П. А. Катенин. — Но ни в первый день, ни после, никогда не мог от него узнать; он упорно избегал посещений».

Выражение Катенина «расплатиться визитом» означало одно из тогдашних непременных светских обыкновений. На всякое дневное посещение обязательно следовало ответить посещением (званые обеды, ужины, балы в счет не шли). Пока визит не был отдан, ни в коем случае не следовало являться снова, чтобы не показаться навязчивым, — потому светские люди, как правило, «считались визитами».

Приличия требовали от светского человека не только иметь соответствующее жилище, выезд, но и соответственно одеваться.

Пушкин, выйдя из Лицея и сбросив лицейский мундир, оделся по моде: узкие панталоны, длинный фрак с нескошенными фалдами, шляпа a la Боливар — расширяющийся кверху черный атласный цилиндр с широкими полями.

«В Петербурге одеваются хорошо, — писал А. Башуцкий, говоря о светской столичной публике, — …нерачительно или грязно одетый обращает на себя общее внимание; здесь не должно забывать пословицы: по платью встречают, а по уму провожают… Одежда мужчин и женщин требует больших издержек… Модная швея берет от 60 до 100 рублей за фасон одного платья, модный портной от 50 до 80! Молодые люди кокетничают чистотою и новизною одежды; но всякий, кто не пожелает прослыть пустым франтом, одевается прилично; неуместные вычуры в наряде делаются предметом общего смеха и сожаления».

Чувство меры, вкус, такт — это отличало истинного франта от «пустого». Таким истинным франтом был Онегин.

Вид на Адмиралтейство с Дворцовой площади. Гуашь И.-В. Барта. 1810-е гг.

Пушкин не случайно назвал Онегина «второй Чадаев». Друг Пушкина П. Я. Чаадаев — человек образованнейший, философ и вольнодумец, был в то же время утонченным франтом. Племянник Чаадаева его биограф М. Жихарев рассказывал о дяде: «Одевался он, можно положительно сказать, как никто… Очень много я видел людей, одетых несравненно богаче, но никогда, ни после, ни прежде, не видел никого, кто был бы одет прекраснее и кто умел бы с таким достоинством и грацией своей особы придавать значение своему платью… Искусство одеваться Чаадаев возвел почти на степень исторического значения».