Михаил Гордин - Пушкинский век

В 1815 году дворовых людей в Петербурге числилось 72 085, в 1831 году — 98 098. Одни жили при своих господах, другие служили по найму.

У вельмож их было великое множество: у графов Шереметевых, например, добрая сотня слуг, у графов Строгановых — полсотни. Это — исключение, но иметь 25–30 слуг в дворянском доме считалось делом обычным.

У Пушкина, всегда стесненного в средствах, в 1830-е годы был штат прислуги из 15 человек: в последней квартире на Мойке при семье поэта, состоявшей из него самого, его жены Наталии Николаевны, четырех маленьких детей и двух своячениц, находились две няни, кормилица, камердинер, четыре горничные, три лакея, повар, прачка, полотер. И еще верный «дядька» Пушкина, ходивший за ним с детства, — Никита Козлов.

Служивших по найму с каждым годом становилось все больше. И вот почему. «Наемные слуги вообще лучше собственных; причина явная: они только хорошим поведением и трудами могут приобресть доброе имя, а вместе с ним и большую плату», — писал Башуцкий. В наемные слуги шли оброчные крестьяне, а также дворовые, отпущенные по паспортам. Купцам, мещанам, ремесленникам и иностранцам запрещено было покупать крепостных. Они имели право держать лишь наемных слуг.

У Пушкина в «Домике в Коломне» описана сцена найма кухарки:

В 1822 году на углу Невского проспекта и Малой Морской была открыта Контора частных должностей, которая за известную плату подбирала слуг. Но в контору обращались не часто, предпочитая нанимать слуг на «биржах».

Среди слуг в домах вельмож и крупных чиновников существовала своя иерархия. Над всеми стоял дворецкий, за ним шли камердинер и подкамердинеры, горничные, камеристки, повар, официанты, лакеи… Ниже всех на этой лестнице помещались «работные бабы», истопники, прачки. Дворецкому надлежало быть расторопным, распорядительным, обходительным с господами и строгим с прислугой. Он по своему усмотрению мог наказывать слуг. От камердинера требовалось умение брить и причесывать барина, держать в порядке господский гардероб. Повару надлежало искусно и разнообразно готовить, ибо еде в барском обиходе придавалось большое значение. «В Петербурге едят хорошо и много, — писал А. Башуцкий. — Поутру, смотря по времени, кто когда встает, пьют чай, кофе, к которому подают что-нибудь хлебное; между полудня и двух часов завтракают холодными закусками с рюмкою водки или вина. Обедают в весьма немногих домах, несколько придерживающихся старины, в три часа, наиболее в четыре, в пять и несколько позже… Обыкновенный обед состоит из пяти, шести блюд… Русская кухня сохранила национальные и усвоила славные блюда всех земель. Не говоря уже о чрезвычайных гастрономических собраниях, вы за самым обыкновенным обедом всегда можете заметить ее космополитизм. …Русская сырая ботвинья, кулебяка, гречневая каша, французские соусы, страсбургские пироги, пудинг, капуста, трюфели, пилав, ростбиф, кисель, мороженое нередко встречаются за нашими обедами, где квас стоит рядом с дорогими и душистыми винами — бургундскими, рейнскими или шампанскими… Перед столом везде подают рюмку водки или ликеру, а для закуски икру, соленую и копченую рыбу, сыры всех возможных стран и т. п. Десерт во все продолжение обеда стоит на столе: он состоит из сухих конфектов, варений и фруктов, которые произрастают в здешних оранжереях, во множестве присылаются из Москвы и окружностей или вместе со всевозможными лакомствами привозятся из всех стран на кораблях…» На кораблях из других стран привозили даже готовые деликатесные кушанья. «Ели черепаховый суп, изготовленный в Ост-Индии и присланный мне Воронцовым из Лондона», — писал почт-директор А. Я. Булгаков брату.

Знаменательно, что тот же Башуцкий, говоря о пище крестьян в Петербурге, простодушно замечает: «Лук, квас, хлеб и соль — это элементы, из которых беднейший простолюдин приготовляет себе множество различных блюд».

Сам этот простолюдин, будучи собственностью своего барина, мог стоить куда меньше, чем одно заморское кушанье с барского стола. Если за искусного повара просили до тысячи рублей, то «работную бабу» можно было купить менее чем за десять. Так, фрейлина Олимпиада Петровна Шишкина рассказывала, что когда она вышла из Смольного института — это было в конце 1800-х годов, — то на рынке ей купили девку за 8 рублей. Не только дремучие крепостники, но и люди просвещенные, благовоспитанные продавали себе подобных. Торговали своими дворовыми и родители Пушкина. Сохранилась среди архивных бумаг помеченная 1819 годом «Купчая на проданную девку статской советницею Надеждою Пушкиной из дворян титулярной советнице Варваре Яковлевне Лачиновой».

На Дворцовой площади. Литография К. Беггрова. 1822 г.

Продажа людей без земли при Александре I была запрещена. Однако, пользуясь всякими ухищрениями, законом пренебрегали. Запрещалось печатать в «Санкт-Петербургских ведомостях» объявления о такой продаже. Но и эту формальность легко обходили. «Прежде печаталось прямо: такой-то крепостной человек или такая-то крепостная девка продаются; теперь стали печатать: такой-то крепостной человек или такая-то крепостная девка отпускаются в услужение, что значило, что тот и другая продавались», — говорится в записках декабриста И. Д. Якушкина. Можно было купить вместе с лошадьми и каретой — кучера. Вместе с мебелью — горничную.

Даже лица, принадлежавшие к высшей чиновной бюрократии, говоря о крепостных слугах, состоящих в Петербурге при своих господах, откровенно соглашались, что те находятся «в полном произволе и безответной власти господина», «представляют настоящих рабов».

На пище слуг экономили. Слуги ходили полуголодные, спали вповалку, где придется, за малейшую провинность терпели наказания. Производить экзекуции господа зачастую передоверяли полиции. Провинившегося с запиской отправляли в ближайшую полицейскую часть, прося поучить подателя записки уму-разуму, то есть высечь.

Сопровождая господ на балы, слуги до утра маялись по лестницам или стыли на морозе… Француз маркиз де Кюстин, посетивший Петербург в конце 1830-х годов, писал: «В январе не проходит ни одного бала без того, чтобы два-три человека не замерзли на улице».