Михаил Гордин - Пушкинский век

Основным времяпрепровождением светского человека были разъезды по гостям и приемы гостей — с утра до вечера. Гостиная являлась той комнатой, где проводили более всего времени. С утренними визитами отправлялись в десять-одиннадцать часов утра. Заезжали без приглашения и ненадолго: справиться о здоровье, пересказать новости, заодно попросить о протекции для родственника. В эти часы хозяевам позволялось принимать гостей в неглиже, в домашнем костюме. После утренних визитов гуляли. К обеду возвращались домой и переодевались. В домах богатых и хлебосольных бар за стол садилось человек двадцать, а то и тридцать. После обеда — другой туалет и путешествие в театр. После театра — домой для нового переодевания и на бал. Или в светский салон. Или к приятелю — на вист.

«Устав светского благочестия», как именовал пушкинский приятель П. А. Вяземский житейский распорядок высшего сословия, не предназначался для стеснения дворянских вольностей. Напротив, светские приличия были удобной формой барского своенравия — порою бесшабашного, порою благородного, порою эгоистического и циничного. Нередко своенравие откидывало покровы приличий, и тогда миру являлись природные стати русского барского характера.

Парадная лестница Аничкова дворца. Картина С. Зарянко. Середина XIX в.

Одной из таких вполне своеобычных фигур тогдашнего петербургского бомонда был князь Павел Гаврилович Гагарин. Родня Нарышкиных, князей Куракиных и графов Паниных, сын страстного масона и знаменитого своими долгами прожигателя жизни, автора богословских сочинений и притом весьма влиятельного вельможи (директора Государственного заемного банка, а затем президента Коммерц-коллегии), Павел Гаврилович трех лет от роду был определен сержантом в Преображенский полк, одиннадцати лет — вахмистром в Конную гвардию, а семнадцати участвовал в Польской кампании под началом князя Репнина. Еще через пять лет был пожалован в полковники с определением в Преображенский полк, в батальон Его Величества, и одновременно стал адъютантом фельдмаршала Суворова. Участвовал в Итальянском походе. Посланный курьером к государю с победными реляциями, получил звание флигель-адъютанта, а уже на следующий день — генерал-адъютанта. Столь стремительная придворная карьера объяснялась не только боевыми заслугами молодого князя. Дело в том, что плененная красавцем князем девица Анна Петровна Лопухина чрезвычайно нравилась императору Павлу. Государь недвусмысленно предложил девице свою царскую благосклонность, но та в ответ расплакалась и призналась в любви к Гагарину. Сентиментальный император умилился, расчувствовался и взял на себя роль свата. Лопухину и ее любезного венчали в дворцовой церкви. Но князь Павел Гаврилович, судя по всему, тяготился свалившимся на него семейным счастьем. И сумел убедить свою молодую жену не пренебрегать лестным вниманием государя. Вскоре княгиня Гагарина переехала на жительство в Михайловский замок и сделалась официальной любовницей императора. А князь уже готовился занять пост президента Военной коллегии. Но тут Павла I убили, Гагарин был отправлен посланником в Сардинское королевство, княгиня вскоре умерла. Князь еще несколько лет усердно занимался дипломатией — участвовал в Эрфуртском конгрессе, в 1809 году ездил в Австрию к Наполеону с письмом от Александра. И вдруг завзятого честолюбца словно подменили, он круто свернул с проторенной дороги: вышел в отставку, все бросил, заперся в своем особняке на Дворцовой набережной, ни к кому не ездил и никого не принимал. Его изысканные апартаменты наполнились больными бродячими собаками, которых его дворовые подбирали по всему Петербургу. И вдобавок в княжеских комнатах летало множество ручных птиц. Недавний щеголь стал одеваться крайне небрежно. Зимою и летом гулял в собственном висячем саду, где стоял бюст покойной княгини. И прежде не чуждый словесности (он писал и даже некогда печатал в «Вестнике Европы» свои стихи), Павел Гаврилович теперь стал усердным библиофилом, собирая редкости и приобретая все вновь выходившие книги. И так дожил до седин. Когда внезапно опять резко переменил образ жизни — начал снова выезжать в свет, зажил открытым домом, а в 1831 году женился на молоденькой балерине Марье Ивановне Спиридоновой. И этим, самым, быть может, скандальным, своим поступком в очередной раз продемонстрировал истинно барское пренебрежение к любым условностям, включая и те, что чтило большинство людей его круга…

Великосветский салон. Акварель неизв. художника. 1830-е гг.

Известной в городе причудницей и покровительницей четвероногих была графиня Толстая, урожденная Протасова, жена графа Варфоломея Толстого. Она постоянно жила в окружении множества собак и кошек. Постепенно ее жильцы так расплодились, что уже не помещались в домашнем ковчеге. «Тогда, — рассказывает П. А. Вяземский, — разместила она излишество своего народонаселения по городским будкам, уплачивая будочникам известную месячную плату на содержание и харч переселенцев. В прогулках своих объезжала она свои колонии, приказывала вносить в карету к себе колонистов, и когда казалось ей, что они не довольно чисто и сытно содержаны, она будочникам делала строгий выговор и грозила им, что переведет своих приемышей на другую застольщину». Графиня вообще славилась своими оригинальными и порой странными выходками. После наводнения 1824 года, вознегодовав на неосмотрительность основателя столицы, графиня среди бела дня подъехала к памятнику Петра и показала ему язык. А когда на Дворцовой площади поставили Александровскую колонну, то решительно запретила своему кучеру приближаться к ней, уверяя, что столп, того и гляди, свалится с подножья.

Разнообразные барские чудачества, безудержное господское своеволие буйно произрастали на почве слепого холопского повиновения.

Побывавшая в Петербурге в 1812 году знаменитая французская писательница госпожа де Сталь, дочь не менее знаменитого Неккера, министра Людовика XVI, не по наслышке знакомая с самыми пышными аристократическими домами Европы, в новоявленной русской столице была поражена не столько безмерным богатством, сколько безмерной расточительностью здешней знати. Обедая в будний день на даче у графа Орлова, на собственном графском острове, автор «Коринны» увидала толпу гостей и сотни лакеев, сервировавших столы, разносивших кушанья и напитки. К услугам знатного барина были собственные оркестранты, шуты и даже артиллеристы, палившие из пушек в честь именитых особ. Для иностранца было непонятно такое безоглядное, бесцельное разбазаривание людских сил и средств, такое вполне азиатское отношение к слугам как к рабам.