Михаил Гордин - Пушкинский век

Среди столичных ремесленников попадались весьма незаурядные таланты. Некоторые из них сделались знамениты. Так, в ряду самых примечательных петербуржцев на картине Чернецова «Парад на Царицыном лугу» изображен бородатый мастеровой в поддевке и смазных сапогах. Это — кровельщик Петр Телушкин. В 1830 году он прославил себя удивительным предприятием, осуществить которое помогли ему ум, смекалка и отчаянная храбрость. Обнаружилось, что фигура летящего ангела с крестом на шпиле колокольни Петропавловского собора накренилась и требует срочного ремонта. Колокольня Петропавловского собора была самым высоким строением Петербурга. Высота ее 122,5 метра, высота фигуры ангела 3,2 метра, размах крыльев 3,8 метра, высота креста 6,4 метра. При этом фигура ангела — флюгер, свободно вращающийся под напором ветра. Строить леса для ремонта стоило бы больших денег. Власти призадумались: как быть? И тут объявился Петр Телушкин и подал по начальству письменное прошение, в котором изъявил желание «лично произвесть все исправления в кресте и ангеле без пособия лесов, прося зарплаты только за материалы, которые потребует работа; награду же трудов своих представляя усмотрению начальства». Власти согласились. И отважный мастеровой с одной только веревкой, на глазах у тысячной толпы, сумел, высунувшись из отверстого люка, набросить петлю на вершину шпиля, затянуть ее и по веревке взобраться на огромную высоту по совершенно гладкой поверхности, чтобы укрепить там веревочную лестницу. Шесть недель лазал по ней Телушкин, пока не закончил ремонт.

Петр Телушкин. Этюд Г. Чернецова к картине Парад на Царицыном лугу. 1832 г.

Восхищенным вниманием современников не был обделен и другой самородок — резчик по дереву Василий Захаров. Появился он на свет в Костроме, в семье лавочника. Когда мальчик немного подрос, отец поставил его зазывалой у дверей своего заведения. Но Василий от дела отлынивал, а все больше строгал палочки да рисовал углем, за что не раз бывал бит. Однако он не на шутку пристрастился к художеству, и розги от врожденной этой болезни его не излечили. Кончилось тем, что отец отдал его учеником к столяру-резчику. В 15 лет Василий Захаров изготовил такой резной иконостас для сельской церкви, что даже отец признал в сыне решительный талант. В 1810 году с двадцатью пятью рублями в кармане Захаров пришел в Петербург и нанялся в мастерскую резчика Силантьева. В столице первую известность принес ему большой деревянный двуглавый гербовый орел, которого купил у него провизор Голингер и повесил над входом в свою аптеку на Невском проспекте. Это была отменная реклама. Захарова пригласили отреставрировать рамы для трюмо, выточенные когда-то Петром Великим. Потом он сделал рамы для больших портретов в Галерее 1812 года в Зимнем дворце. Потом архитектор Росси заказал ему резной декор интерьеров Михайловского дворца. По его же заказу Захаров украшал зрительный зал Александринского театра; потом с архитектором Брюлловым трудился над внутренним убранством Михайловского театра. Работал он и со Стасовым, и с Монферраном. В августе 1834 года «Северная пчела» сообщила, что Академия художеств намеревается присвоить резчику Захарову звание свободного художника.

Но, пожалуй, самым оригинальным из числа известных нам петербургских мастеровых гениев был некто Илья Юницын. А началось все с того, что на съезжую, то есть в полицейское отделение, Московской части привели рослого детину с рыжей бородою, в красной рубахе и синем армяке. Мужика сдал будочнику какой-то господин, который, случайно на улице разговорившись с бородачом, узнал от него, что тот родом из Вологодской губернии, ремеслом каменотес, работает при Александровской колонне, получает в месяц 60 рублей, а кроме того, умеет делать железные замки с ключиками, которые их отворяют, и притом очень крохотные, размером чуть больше блохи, и такие легкие, что в 140 замках с ключиками весу всего только один золотник (то есть четыре с четвертью грамма), почему господин и решил, что имеет дело с помешанным сумасбродом, и, подозвав будочника, велел для порядка отвести дурака в полицию. Так рыжий детина и оказался на съезжей, где повторил частному приставу все то же самое, что объявлял прохожему барину. При обыске нашли у каменотеса сверток, в котором и вправду обнаружилось несколько необыкновенно маленьких замков с ключиками такой величины, что хорошенько разглядеть их можно было лишь сквозь увеличительное стекло. Никто из присутствовавших не смог совладать с крошечными ключиками, но мастеровой Илья Юницын своими огромными пальцами ухватил былинку и едва видимым ключиком отпер микроскопический замок. После чего был отпущен из полиции с честью.

Замки Юницына показаны были на петербургской Выставке отечественных изделий 1833 года. Любопытствующим объясняли, что умелец работает без помощи каких-либо мудреных машин, самым простым и грубым слесарным инструментом, и может за одно утро сделать пару замков. Юницын предлагал желающим приобрести его поделки по рублю за штуку. В «Северной пчеле» указан был и адрес умельца: у Вознесенского моста, по Екатерининскому каналу в доме Дьячкова под № 235.

«Конечно, это вещь ненужная, — писал тогда же про юницынские блошиные замочки журналист Владимир Бурьянов, — но вещь редкая, за которую англичане готовы дать огромные деньги и которая достойна внимания по редкости своей и потому, что свидетельствует о необыкновенных способностях этого мастера».

Судя по всему, именно каменотес и слесарь Илья Юницын послужил прототипом бессмертного лесковского Левши.

Рассказывая о метаморфозах Невского проспекта, происходящих в течение дня, А. Башуцкий пишет: «Гулянье хорошей публики продолжается до четвертого часа; тогда появляются новые лица. Люди в широких сюртуках, плащах, кафтанах, с седыми, черными, рыжими усами и бородами или вовсе без оных; в красивых парных колясочках или на дрожках, запряженных большими, толстыми, рысистыми лошадьми, едут из разных улиц к одному пункту. На задумчивых их лицах, кажется, начертано слово: расчет; под нахмуренными бровями и в морщинах лба гнездится спекуляция; из проницательных быстрых глаз выглядывает кредит; по этим признакам вы узнаете купцов, едущих на биржу».

Купец был весьма заметной фигурой тогдашнего Петербурга. Фамилии некоторых крупных торговцев, чьи заведения были известны всем горожанам, а потому служили привычными ориентирами простонародной столичной топографии, естественным образом вросли в наименования многих петербургских мест и местностей. Так, один из островов в устье Невы назвали Резвым, поскольку с середины XVIII века им владел рыболов-промышленник Терентий Резвый, поставщик «разных родов живых и свежих рыб» к императорскому столу. Сын рыболова Резвого был петербургским городским головою. А внуки выбились в дворяне. Портрет одного из них, генерал-майора артиллерии Дмитрия Резвого, красуется в Военной галерее Зимнего дворца. Гутуевский остров получил свое имя от купца и фабриканта Конона Гутуева. Калашниковская набережная — от знаменитых хлеботорговцев Калашниковых. От купеческих фамилий происходят названия нескольких переулков — Басков, Загибенин, Зимин. А упоминавшийся уже Кокушкин мост через Екатерининский канал был наречен в честь близлежащего питейного заведения, известного питерскому люду под именем Кокушкин кабак. В пушкинское время торговое дело купцов Кокушкиных процветало. В июне 1834 года Правительствующий Сенат удостоил звания потомственного почетного гражданина купца первой гильдии Антия Кокушкина. Известно, что родители Пушкина осенью 1835 года жили в доме купца Кокушкина в Шестилавочной улице.