Михаил Гордин - Пушкинский век

Весть о том, что войска взбунтовались, что мятежники двинулись к Сенату, разнеслась по Петербургу с невероятной быстротой. На Сенатскую площадь хлынул народ. Мятежное каре окружила толпа. Она все прибывала. Когда Николай сам привел к площади первый батальон Преображенского полка, он увидел, что площадь заполнена народом. И хотя подходили и подходили вызванные им полки, царь далеко не был уверен, что справится с возмущением. Он знал: почти все полки ненадежны, солдаты его не любят. И еще эта огромная, враждебная, буйная толпа…

Даже булгаринская «Северная пчела» в описании событий 14 декабря не могла скрыть: «Толпы черни окружили мятежников и кричали ура!».

«Рабочие Исаакиевского собора из-за заборов начали кидать в нас поленьями, — писал Николай впоследствии. — Надо было решиться положить сему скорый конец, иначе бунт мог сообщиться черни, и тогда окруженные ею войска были бы в самом трудном положении».

А толпа уже заполнила не только Сенатскую площадь, но и прилегающий к ней Адмиралтейский бульвар, Дворцовую площадь, набережную Невы и соседние улицы.

Узнав от офицеров-декабристов в чем причина бунта, толпа с большой готовностью предлагала им помочь:

— Кабы, отцы родные, вы нам ружья али какое ни есть оружие дали, мы бы вам помогли, духом все бы переворотили!

Но революционеры-дворяне боялись вооруженного народа. И толпа действовала самочинно. Командира Гвардейского корпуса генерала Войнова, пытавшегося увещевать бунтовщиков, чуть не убили камнями. Избили флигель-адъютанта царя полковника Бибикова. В императора и его свиту летели поленья и камни. Николаю кричали:

— Поди сюда, самозванец! Мы тебе покажем, как отнимать чужое!

Николай решился. Он велел Конной гвардии атаковать и отбросить мятежников.

14 декабря 1825 года на Сенатской площади. Акварель К. Кольмана. 1820-е гг.

Командир конногвардейцев, любимец Николая генерал Алексей Орлов приказал солдатам рассеять толпу. «Чернь с дерзостью, кидая шапки вверх, кричала „ура“ и кулаками грозила, — рассказывал свидетель событий. — И как она более и более продвигалась вперед, то Орлов приказал первым двум рядам эскадрона ударить на них в атаку. Во весь опор пустились рейтары. Но чернь без страху встретила их, начала хватать за узды лошадей и бросаться на рейтар, и они, обратив лошадей, отступили назад. Раза четыре подобно эскадрон шел в атаку и всякий раз обращался назад, быв не в состоянии уничтожить их. Последний раз она (чернь), набрав булыжнику, палок и досок, встретив эскадрон, начала все сие в них бросать. Град всего, брошенного чернью, принудил эскадрон обратиться вспять». Один из офицеров конной гвардии был ранен бревном в плечо, другой — булыжником в ногу. Самого генерала Орлова какой-то чиновник ухватил за ногу, пытаясь стащить с лошади…

Московцы, щадя товарищей, стреляли поверх голов и в лошадей. Но булыжники, доски, палки толпы делали свое дело. Конная гвардия отступила.

Убедившись в бесполезности кавалерийский атак, царь послал к московцам митрополита Серафима. С ним пошли митрополит Евгений и дьяконы.

Но восставшие не слушали увещеваний и уговоров.

— Какой ты митрополит, — кричали солдаты Серафиму, — когда на двух неделях двум императорам присягнул! Ты изменник, дезертир! Не верим вам, подите прочь!

Каховский потребовал, чтобы священники ушли. Да они и сами торопились скрыться в щель забора строящегося Исаакия, увидав, что к московцам бегут вооруженные матросы.

— Чем вы нас порадуете? — спросили возвратившегося Серафима.

— Обругали и прочь послали, — ответил митрополит.

Вооруженные матросы, появившиеся на площади, были из Гвардейского флотского экипажа. В узкой Галерной улице они опрокинули заслон павловцев и прорвались на площадь.

В то время, когда московцы залпами отбивали атаки кавалерии, офицеры восставшего Гвардейского экипажа на дворе казарм строили своих матросов. Они услышали выстрелы, доносившиеся с площади.

— Ребята, что вы стоите? — закричал юный мичман Петр Бестужев. — Это ваших бьют!

А капитан-лейтенант Николай Бестужев, старший из пяти братьев, скомандовал:

— За мной! На площадь! Выручать своих!

«Мы, — вспоминал художник Ф. Г. Солнцев, — встретили Николая Александровича Бестужева, он был в расстегнутом сюртуке, с одним эполетом, сабля наголо, при нем находился взвод экипажа гвардии… Они куда-то бежали». Ворвавшись на площадь, моряки встали «колонной к атаке» рядом с московцами.

Николай I. Литография. 1820-е гг.

К восставшим спешило еще подкрепление. С поручиком Сутгофом пришла рота лейб-гвардии Гренадерского полка. С поручиком Пановым еще чуть не тысяча лейб-гренадер. Они пробились штыками и присоединились к московцам.

К четырем часам дня на Сенатской площади собралось около трех тысяч восставших и около двенадцати тысяч правительственных войск.

День близился к концу. Становилось темнее. Ранние декабрьские сумерки спустились на город. Восставшие уже не ждали «диктатора» Трубецкого. Им было ясно, что он изменил. Посовещавшись, выбрали другого «диктатора» — Оболенского. Его любили солдаты. Совещались о плане дальнейших действий. Три тысячи — и двенадцать… Поджидали измайловцев, надеялись на финляндцев. С наступлением темноты могли присоединиться и другие полки. Александр Бестужев впоследствии писал, что ждал только измайловцев, чтобы возглавить атаку, план которой сложился у него в голове.

А в это время кавалерия по приказу царя не раз ходила в атаку. И ничего не добилась. Да и не слишком рвалась в бой. Не хотела бить своих.

Николай раздумывал: пустить в дело пехоту? Да и она ненадежна. Пушки, картечь — вот что сломит бунтовщиков.

Царь отдал приказ. К мятежному каре с последним предупреждением поскакал командующий гвардейской артиллерией генерал Сухозанет.

— Изменники! — кричал он. — Сдавайтесь! Молите о помиловании! А то будем стрелять картечью!

Ему ответили выстрелами, и он ускакал.

Узнав, что в ход пойдет картечь, Пущин стал уговаривать народ разойтись.

— Никуда не пойдем! — закричали из толпы. — Умрем вместе с вами!

Царь лично наблюдал за действиями артиллерии. И сам скомандовал:

— Пальба орудиями по порядку, правый фланг, начинай, первая!

Выстрела не последовало.

К стоявшему у пушки солдату-артиллеристу подскочил офицер:

— Почему не выстрелил?!

— Свои, ваше благородие… — сказал солдат.

Офицер выхватил пальник.

Над головами восставших засвистела картечь…