Михаил Гордин - Пушкинский век

Одновременно с постройкой театра придворный садовый мастер Д. Буш перепланировал прилежащую к театру часть парка — подсадил новые деревья и кусты, разбил цветники.

Спектакли в Каменноостровском театре давали только летом и так же, как в Михайловском, в основном французы и итальянцы.

В 1836 году был существенно перестроен внутри Большой театр, который с этого времени становится только оперным и балетным. После перестройки Большой театр открылся в ноябре 1836 года премьерой оперы М. И. Глинки «Жизнь за царя» («Иван Сусанин»), Это был важный день для русской музыкальной сцены.

Не менее значительным событием театральной и общественной жизни Петербурга стала постановка в том же 1836 году на сцене Александринского театра «Ревизора» Гоголя. П. А. Вяземский, поместивший статью о пьесе в пушкинском «Современнике», писал А. И. Тургеневу: «Прочти „Ревизора“ и заключи, сколько толков раздаются о нем. Все стараются быть более монархистами, чем царь, и все гневаются, что позволили играть пьесу, которая, впрочем, имела блистательный и полный успех на сцене, хотя не успех общего одобрения. Неимоверно, что за глупые суждения слышишь о ней, особенно в высшем ряду общества! „Как будто есть такой город в России“. — „Как не представить хоть одного порядочного человека? Будто их нет в России“».

«Ревизора» повторяли беспрестанно, почти через день. Молодежь сразу выучила пьесу наизусть, то и дело в разговорах слышались словечки и целые фразы из гоголевской комедии. Между тем сановные и влиятельные мужи не шутя называли автора «Ревизора» клеветником и поджигателем. От запрещения спасло пьесу лишь то, что она очень позабавила самого Николая I. При этом царь, как передавали, заметил, что в комедии «всем досталось», а ему больше всех.

Хотя мелодрама и водевиль на русском театре господствовали, именно в это время на столичной сцене впервые явились великие произведения национальной драматургии: в 1831 году «Горе от ума», в 1832 году — «Моцарт и Сальери», в 1836 году — «Ревизор», в 1838 году — «Русалка». Тогда же русская публика услышала в новых переводах, которые давали довольно ясное представление о подлиннике, трагедии Шекспира.

В 1830-е годы вокруг петербургского театра не было уже того кипения общественных страстей, какое было до 14 декабря 1825 года, но театр этого времени благодаря Грибоедову, Пушкину, Гоголю в гораздо большей степени сам становится выразителем русской национальной жизни.

Рисуя петербургскую белую ночь на Неве, Пушкин писал в первой главе «Евгения Онегина»:

В Петербурге пение и музыку можно было услышать повсюду. Пели на улицах, отдыхая и работая, крестьяне-строители. Гремели военные оркестры многочисленных гвардейских полков. Музыка звучала в садах и пригородных парках, доносилась из раскрытых окон барских особняков и густонаселенных доходных домов. Музыка звучала в гостиных и людских, во дворцах и трактирах, в салонах и концертных залах.

Игра на фортепьяно была непременным элементом воспитания дворянской девушки. В стихотворном послании «К сестре», написанном в Лицее, юный Пушкин, спрашивая Ольгу о ее вечерних занятиях, предполагал и такое:

Героиня «Домика в Коломне» — дочь бедной вдовы Параша —

В городе существовало немало учителей музыки и пенья. А некто г. Челли открыл в доме Тишнера на Екатерининском канале «Училище пенья».

Петь любили все: дочери бедных чиновников и светские барышни, знатные дамы и крепостные горничные, вельможи и лакеи, статские советники и коллежские регистраторы, офицеры и солдаты, приказчики, модистки, ремесленники. Пели романсы и народные песни под аккомпанемент гитары, фортепьяно, арфы.

Песен и романсов ходило по городу бесчисленное множество. «Выйду ль я на реченьку», «Среди долины ровныя», «Во поле березонька стояла», «По улице мостовой», «Из-под дуба, из-под вяза», «Чернобровый, черноглазый», «Лучинушка» и другие, ставшие народными песни, пользовались всеобщей любовью. Широко популярны были романсы Н. А. и Н. С. Титовых, соученика Пушкина по Лицею М. Л. Яковлева, М. И. Глинки, А. Н. Верстовского, А. А. Алябьева; некоторые из них сочинены на слова Жуковского, Дельвига, Пушкина.

В 1820 году, когда Пушкин был выслан из Петербурга на юг, Дельвиг, расставшись с ним, написал стихотворение «Соловей мой, соловей». Современники полагали, что под соловьем Дельвиг подразумевал своего гениального друга. Стихи эти положил на музыку композитор Алябьев. «Соловей» сразу же завоевал признание публики. Не меньшим успехом пользовался романс Верстовского на слова Пушкина «Черная шаль». Когда в музыкальных магазинах появились изданные вместе текст и ноты, они шли нарасхват.

Потребность в нотной литературе способствовала быстрому увеличению числа музыкальных магазинов. В Адресной книге С. Аллера на 1823 год значится только четыре лавки, где продаются ноты, а десять лет спустя их было уже вдвое больше. В 1830-х годах на Большой Морской существовал магазин И. Пеца, на Большой Миллионной — Бернара. Дела последнего шли настолько хорошо, что он открыл еще один магазин, о чем и оповестила публику «Северная пчела». «Приятное известие для покупателей нот, — сообщала она в 1831 году. — Г. Бернар, содержатель музыкального магазина в Миллионной улице, в котором можно найти все, что выходит хорошего по части музыки в России и во всей Европе и который сам почти каждый день издает что-нибудь, решился для удобства публики завести в центре города другой магазин, который уж несколько дней открыт в доме Энгельгардта». Существовали музыкальные магазины Брифа на Большой Морской в доме Гунаропуло, К. Рихтера, Брандуса и Кº, последний — в доме голландской церкви на Невском проспекте; на Невском же у Аничкова моста был музыкальный магазин Л. Снегирева.

В этих магазинах покупателю предлагали пьесы для фортепьяно и других инструментов, романсы, арии из опер, сборники русских песен, которые выдерживали по нескольку изданий. Очень были популярны народные русские песни, собранные и обработанные композитором из крепостных Д. Н. Кашиным. «Кашин подслушивал песни у ямщиков, на большой дороге, и у русского мужика, в поле. Кто не знает голосов Кашина на слова Мерзлякова? Кто из слыхавших Сандунову не помнит ею петых песен Кашина и не любовался его „Лучинушкою“ в устах Зонтаг и Шоберлехнер?» — писал Н. А. Полевой.