Михаил Гордин - Пушкинский век

Однажды Анна Алексеевна напевала мелодию грузинской песни, услышанную от Глинки. В тот вечер у Олениных был Пушкин. При звуках грузинской мелодии ему вспомнился Кавказ, и он написал к ней слова. Так родился романс «Не пой, красавица, при мне».

На собраниях у Владимира Федоровича Одоевского, о которых рассказывалось выше, также постоянно звучала музыка. Одоевский был музыкант, музыкальный критик, знаток музыки, писал о ней и сам сочинял. Им написана «Татарская песня» на слова Пушкина («Дарует небо человеку»). Все выдающиеся музыканты столицы, начиная с М. И. Глинки, перебывали в «львиной пещере» Одоевского в Машковом переулке. Часто посещавший вечера Одоевского В. Ленц в своих «Приключениях лифляндца в Петербурге» писал: «В игре он превосходил меня значительно. Бахова музыка была ему как своя».

Накануне одной из своих суббот В. А. Жуковский послал Одоевскому такую записку: «А Вас прошу позаботиться о наших душах и ушах в субботу, т. е. что-нибудь приготовить для пенья. Да смотрите же, чтобы нам заполучить Глинку». «Я постоянно посещал вечера у В. А. Жуковского, — вспоминал Глинка. — Иногда вместо чтения пели, играли на фортепиано».

Как мы знаем, Глинка часто посещал дружеские собрания у Дельвига, где музыка была в большом почете.

А. Н. Оленин, В. А. Жуковский, В. Ф. Одоевский состояли почетными членами Филармонического общества. Были почетными членами этого общества и братья Виельгорские.

В августе 1825 года П. А. Вяземский писал в Михайловское Пушкину: «Виельгорский сделал прекрасную музыку на твою „Режь меня! Жги меня“». Речь шла о романсе на слова песни Земфиры из поэмы «Цыганы». На это Пушкин отвечал: «Радуюсь, однако, участи моей песни Режь меня… Посылаю тебе дикий напев подлинника. Покажи это Виельгорскому». По возвращении из ссылки Пушкин поддерживал с Виельгорским дружеские отношения, любил слушать его музыку, его рассказы о прошлом. Некоторые из них поэт записал. Виельгорский в это время положил на музыку отрывок из «Полтавы» — «Кто при звездах и при луне». Для предполагавшейся оперы Виельгорского Пушкин написал «Песнь цыганочки» — «Колокольчики звенят».

Роскошная петербургская квартира Виельгорских на Михайловской площади в доме Л. И. Голенищева-Кутузова была «настоящим маленьким храмом изящных искусств». Здесь устраивались концерты и музыкальные вечера, выступали любители и лучшие артисты столицы, заезжие знаменитости. Здесь восхищал собравшихся своей игрой младший брат хозяина дома Матвей Юрьевич, выдающийся виолончелист. У Виельгорского постоянно бывали Жуковский, Вяземский, Одоевский, Брюллов, Глинка.

И Виельгорский, и Жуковский, и Одоевский деятельно помогали Глинке в его работе над первой национальной русской оперой.

Этот «Канон в честь М. И. Глинки» был написан на обеде у А. В. Всеволожского, данном 13 декабря 1836 года по случаю первого представления оперы «Жизнь за царя» («Иван Сусанин») в петербургском Большом театре. Канон сочинили Виельгорский, Вяземский, Жуковский и Пушкин. Пушкину принадлежит последняя строфа. Она значительно отличается от первых трех. В ней не просто хвала великому таланту, но защита его от злобных завистников из определенных столичных кругов, которые в то время подло преследовали самого поэта.

Во многих пушкинских стихах отозвались петербургские музыкальные впечатления. Как бы подводя им итог, Пушкин вкладывает в уста одного из героев «Каменного гостя» слова:

В 1834 году в повести «Невский проспект» Гоголь писал об одном из своих героев: «Этот молодой человек принадлежал к тому классу, который составляет у нас довольно странное явление… Это исключительное сословие очень необыкновенно в том городе, где все или чиновники, или купцы, или мастеровые немцы. Это был художник. Не правда ли, странное явление? Художник петербургский! Художник в земле снегов… Это большею частию добрый, кроткий народ, застенчивый, беспечный, любящий тихо свое искусство, пьющий чай с двумя приятелями своими в маленькой комнате, скромно толкующий о любимом предмете и вовсе небрегущий об излишнем. Он вечно зазовет к себе какую-нибудь нищую старуху и заставит ее просидеть битых часов шесть с тем, чтобы перевести на полотно ее жалкую бесчувственную мину. Он рисует перспективу своей комнаты, в которой является всякий художественный вздор: гипсовые руки и ноги, сделавшиеся кофейными от времени и пыли, изломанные живописные станки, опрокинутая палитра, приятель, играющий на гитаре, стены, запачканные красками, с растворенным окном, сквозь которое мелькает бледная Нева и бедные рыбаки в красных рубашках».

Художник, порою в небрежном и несколько причудливом костюме, был заметной фигурой в петербургской жизни. Начать с того, что большинство состоятельных людей желали иметь собственные изображения и портреты своих близких. Парадные портреты царей служили украшением казенных мест. Художники-портретисты не ощущали недостатка в заказах. Картины на стенах были непременной деталью обстановки всякого дворянского дома. Нередко стены и потолки особняков, дворцов и общественных зданий украшали росписи — тут работали художники-декораторы. Они же писали панно, украшавшие придворные праздники, и декорации для театров. Церкви, а также многие частные лица, не желавшие довольствоваться продукцией ремесленников-богомазов, прибегали к услугам «образованных» живописцев. Художники, специализировавшиеся на «перспективной живописи», изображали улицы, здания и интерьеры. Художники-пейзажисты рисовали природу. Ведь в то время никто, кроме художника, не мог запечатлеть в зримом образе лицо человека или характерную городскую сценку, великое сражение или вид комнаты…

В «Адресной книге» Петербурга на 1823 год указано 53 художника — самых известных, по преимуществу академиков. Но, конечно, в действительности их было куда больше.