Джон Робертс - Мировая история

Физическая передача культуры коренным народам осуществлялась в первую очередь путем переселения европейцев на другие континенты. За пределами Соединенных Штатов две самые многочисленные заморские группы европейских общин находились (и находятся до сих пор) в Южно-Африканской Республике и в прежних британских колониях, которые формально числились субъектами прямого правления Лондона на протяжении практически всего XIX столетия, но на самом деле выглядели некими государственными гибридами – не совсем самостоятельными государствами, но и не полноценными колониями тоже. Обе группы пополнялись на протяжении XIX века, как и США, великой диаспорой европейцев, численность которой оправдывает название, присвоенное данной эпохе европейской демографии: «Великое переселение народов».

До 1800 года переселенцев из Европы выезжало мало, в отличие, впрочем, от тех, кто в массовом порядке покидал Британские острова. После 1800 года за море отправилось приблизительно 60 миллионов европейцев, и их поток обрел значительную массу в 1830-х годах. В XIX веке большая часть европейских переселенцев выехала в Северную Америку, чуть меньше отправилось в Латинскую Америку (прежде всего, в Аргентину и Бразилию), Австралию и Южно-Африканскую Республику. Одновременно латентное переселение европейцев шло в губерниях Российской империи, занимавшей одну шестую часть поверхности планеты и располагавшей обширными областями для заселения иммигрантами в Сибири. Пик переселения народов из Европы фактически пришелся на канун Первой мировой войны в 1913 году, когда больше 1,5 миллиона человек покинули родные дома; больше трети из них составили итальянцы, около 400 тысяч – британцы и 200 тысяч – испанцы. За 50 лет до того итальянцев в списках переселенцев встречалось совсем мало, гораздо больше было немцев и скандинавов. Все это время вклад Британских островов в эмиграцию отличался завидным постоянством; между 1880 и 1910 годами за море отправилось 8,5 миллиона британцев (число итальянцев-эмигрантов за тот же период времени чуть превысило 6 миллионов).

Основная масса британских эмигрантов отправилась в Соединенные Штаты (около 65 процентов от них между 1815 и 1900 годами), но большое их количество переехало также в самоуправляющиеся колонии; их соотношение после 1900 года изменилось, и к 1914 году большинство британских переселенцев оседало как раз в тех колониях. Многие итальянцы и испанцы также отправились в Южную Америку, а итальянцы еще и в Соединенные Штаты. США оставались местом переселения всех остальных национальностей Европы; между 1820 и 1950 годами в Соединенные Штаты переселилось больше 33 миллионов европейцев.

Объяснения такой поразительной демографической эволюции находятся на виду. Иногда притоку переселенцев способствовала политика властей, как это случилось после 1848 года. Увеличение народонаселения в Европе всегда ложилось бременем на экономические возможности континента, на что указывает открытие такого явления, как безработица. В последние десятилетия XIX века, когда эмиграция росла стремительнее всего, европейские фермеры ощущали прессинг со стороны зарубежных конкурентов. Прежде всего, дело состояло в том, что впервые в истории человечества появились совершенно очевидные возможности в других краях, где требовались трудовые ресурсы, в момент, когда совсем кстати появились простые и дешевые средства, чтобы туда добраться. С приходом парохода и железных дорог значительно изменилась демографическая история, и эффект от внедрения этих двух видов с полной силой проявился после 1880 года. Они позволили гораздо больше повысить региональную мобильность населения, поэтому перемещение сезонных рабочих и переселенцев внутри континентов намного упростилось. В Великобританию ввозили ирландских крестьян, валлийских шахтеров с металлургами и английских фермеров; эта страна в конце XIX века приняла наплыв еврейских общин из Восточной Европы, которые долгое время оставались отличительным элементом британского общества.

К сезонной миграции трудовых ресурсов, которой всегда характеризовалась жизнь таких приграничных районов, как Южная Франция, теперь добавились иностранцы, прибывавшие на длительное поселение, как поляки приезжали во Францию для работы на угольных шахтах, а итальянские официанты с мороженщиками вошли в британский фольклор. Когда в силу политических перемен открылось побережье Северной Африки, оно тоже подверглось нашествию переселенцев из ближайших стран Европы. Итальянцы, испанцы и французы тянулись туда, чтобы поселиться там или заняться торговлей в прибрежных городах. Таким вот манером создавалось новое общество носителей интересов, отличных от интересов общества, из которого вышли эти переселенцы, и одновременно отличных от интересов коренных сообществ, среди которых они оседали.

Упрощение путешествия облегчило переселение не одних только европейцев. Переселение китайцев и японцев на тихоокеанские побережья Северной Америки выглядело массовым уже к 1900 году. Китайские переселенцы к тому же двинулись в Юго-Восточную Азию, японские – в Латинскую Америку; тогдашнее зрелище переселения народов напугало австралийцев, стремившихся предохранить «Белую Австралию» за счет ограничения въезда на ее территорию по расовому критерию. Британская империя обеспечила громадную структуру, в пределах которой индийские общины распространились по всему миру. Но эти движения, какими бы заметными они ни казались, уступали по масштабу главному явлению XIX века в виде последнего большого Vo¨lkerwanderung (переселения) европейских народов. Причем для будущего оно представляло такое громадное значение, как в свое время вторжения варваров.

В Латинской Америке (само это понятие появилось в середине XIX века), которая влекла главным образом итальянцев и испанцев, южные европейцы могли найти многое из того, к чему они привыкли на родине. Там сложилась структура культурной и общественной жизни, основанная на католицизме; прижились латинские языки и социальные традиции. Имперское прошлое отразилось в политической и правовой структуре. Причем некоторые имперские атрибуты сохранились, невзирая на промчавшуюся эпоху политических волнений начала XIX века, которой фактически закончилось испанское и португальское колониальное господство на данном материке. Все случилось из-за событий в Европе, приведших к перелому, при котором пороки старых империй оказались фатальными.

Надо сказать, все произошло отнюдь не из-за недостатка усилий апологетов империй, по крайней мере, со стороны испанцев их вполне хватало. В отличие от британцев на севере правительство испанской метрополии в XVIII веке предприняло попытку радикальных реформ. Когда Бурбоны в 1701 году сместили на испанском престоле последнего из Габсбургов, началась новая эпоха испанского имперского развития, хотя потребовалось несколько десятилетий, чтобы эта эпоха показалась очевидной. Перемены сначала потребовали реорганизации общества, а потом «просвещенной» реформы. Два генерал-губернаторства в 1700 году преобразовали в четыре, два новых появились в Новой Гранаде (Панаме и области, занятой Эквадором, Колумбией и Венесуэлой) и Ла-Плате, простиравшейся от устья реки поперек континента до границы Перу. Вся эта структурная рационализация сопровождалась либерализацией закрытой купеческой системы, сначала неохотно и затем сознательно стимулируемой в качестве средства достижения процветания. Такие меры позитивно влияли на экономику одновременно колоний и тех областей Испании (прежде всего, средиземноморского побережья), что выиграли от отмены монополии на колониальную торговлю, прежде ограниченной портом Севильи.