Джон Робертс - Мировая история

То же самое расхождение между стилем и стремлением, с одной стороны, и достижениями, с другой, следует отметить в движениях других стран, тоже называвшихся фашистскими. Притом что на самом деле в этих движениях отражалось нечто новое и идущее на смену либерализму, фашисты в широком смысле этого слова практически всегда на практике шли на компромиссы и уступки носителям консервативных влияний. Такое многообразие мешает говорить о фашизме как таковом; во многих странах появились режимы, казавшиеся авторитарными, даже тоталитарными по сути, то есть все больше националистическими и враждебными марксизму. Но фашизм числился далеко не единственным возможным источником таких идей. Подобного рода правительства, которые появились в Португалии и Испании, например, привлекали традиционные и консервативные силы, а также пользовались идеями, сформировавшимися из нового явления в виде массовой политики. В них истинные радикалы, представленные зачастую фашистами, демонстрировали недовольство уступками в пользу существующего общественного порядка. Только в Германии в конечном итоге движение, откровенно напоминающее фашизм, победило в революции и справилось с историческим консерватизмом.

Следует провести различие между двумя отдельными явлениями, наблюдавшимися на протяжении 20 лет после 1918 года. Одно из них выражалось в появлении (даже в благополучных демократических государствах, таких как Великобритания и Франция) идеологов и активистов, рассуждавших на языке новой, радикальной политики с акцентом на идеализме, силе воли и жертвенности. Они надеялись восстановить общество и государство на новых принципах, где не оставалось места признанию узаконенных прав или уступкам материализму. Данное явление, притом что получило широкое распространение, восторжествовало только в двух основных государствах – в Италии и Германии. Источниками его успеха называют экономический крах, ярый национализм и ненависть к марксизму, хотя именно в Германии это произошло после 1933 года. Название этому явлению – «фашизм».

В остальных странах, причем обычно располагавших слабо развитой системой хозяйствования, находим больше оснований для разговора об авторитарных, а не фашистских режимах. Речь идет в основном о Восточной Европе. Там проблемы представляло многочисленное сельское население, а усугубляло их волюнтаристское послевоенное территориальное урегулирование. Иногда угрозу государству могли представлять активисты враждебно настроенных национальных меньшинств. Либеральные атрибуты во многих новых странах насаждались самым беззастенчивым образом, поэтому приживались они с трудом, зато авторитетом практически непререкаемым пользовались традиционные консервативные общественные и духовные учреждения. Подобно Латинской Америке, где можно было наблюдать сходные, не доставляющие радости экономические условия, их внешне вроде бы конституционная система правления рано или поздно фактически подменялась диктатом сильных личностей и военнослужащих. Подтверждение такой тенденции поступило до 1939 года из новых стран Прибалтики, Польши и всех государств, образовавшихся на территории двуединой монархии, кроме Чехословакии, где удалось внедрить настоящую демократию, причем единственную в Центральной Европе или на Балканах. Факт того, что эти государства оказались во власти такого рода политических режимов, служит свидетельством одновременно тщетности надежд на политическую зрелость, возлагавшихся на них в 1918 году, и обострившегося страха перед марксистским коммунизмом, особенно в приграничных с СССР капиталистических странах. Такое же тяжелое положение играло свою роль (пусть даже не настолько коварную) в Испании и Португалии, где влияние традиционного консерватизма пересиливало идеологию фашизма, а католические общественные воззрения брались в расчет прежде всего.

Провалы демократии между двумя мировыми войнами следовали друг за другом совсем не равномерно; неблагоприятный старт с точки зрения экономики в 1920-х годах сопровождался постепенным возрождением благополучия, которое разделило большинство стран Европы без учета СССР, а с 1925 по 1929 год жизнь европейцев вообще в целом наладилась. Тогда же появился сдержанный оптимизм по поводу политического будущего новорожденных демократических государств. В первой половине того десятилетия прекратилось удручающее обесценивание валюты и ее курс снова практически застыл на одном уровне; возвращение властей многих стран к золотому стандарту послужило признаком уверенности в том, что вернулись старые довоенные (1914 г.) времена. В 1925 году производство продовольствия и сырья в Европе впервые превысило уровень 1913 года, и к тому же полным ходом шло восстановление промышленного производства. В условиях глобального восстановления торговли и огромных инвестиций из США, теперь ставших экспортером капитала, Европа в 1929 году достигла объема торгового оборота, повторенного только в 1954 году.

Но за внешним благополучием последовал крах. Хозяйственное оживление строилось на хлипких основаниях. С наступлением внезапного делового спада обретенное было благополучие стремительно ушло в небытие. Настала очередь не просто европейского, а мирового экономического кризиса, вошедшего в историю в качестве важнейшего события, случившегося между двумя мировыми войнами.

Сложная, но поразительно толковая экономическая система образца 1914 года подверглась непоправимому повреждению. Международный обмен после войны затруднился в силу огромного увеличения ограничений, введенных властями новых стран, рассчитывавшими предохранить от краха свои далекие от совершенства экономические системы с помощью повышенных тарифов и валютного контроля. Власти государств покрупнее и постарше пытались восстановить свою слабеющую экономику. Творцы Версальского договора усугубили ситуацию тем, что возложили на Германию, числившуюся главным промышленным европейским государством, бессрочное бремя репараций в натуральном и денежном виде. В результате они не только внесли разлад в экономику и на многие годы задержали ее восстановление, но к тому же лишили ее народ стимула работать с полной отдачей сил. На востоке победители экономической границей практически полностью отрезали крупнейший потенциальный рынок Германии в виде СССР, и через ту границу проникало совсем немного товаров; долину Дуная и Балканы, представлявшие собой еще одну крупную сферу деятельности немцев, победившие в войне раздробили и довели до нищеты. Временно эти трудности удалось преодолеть за счет поступления кредитов из США, которые американцы щедро предоставляли (но брать европейские товары они отказывались и загораживались от них тарифными барьерами). Понятно, что в результате процветание Европы попало в прямую зависимость от воли правительства США (и стоявших за его спиной корпораций).