Лев Вершинин - Дорога без конца (без иллюстраций)

И это было ошибкой, ибо полностью противоречило традиции. Массовые убийства пленных в Уругвае, где все всех знали, не практиковались, и даже в очень немногих исключительных случаях, когда офицеров казнили, их казнили по всем правилам: с трибуналом, обвинением, защитой, взводом солдат, правом последнего слова и почетными церемониями. Но чтобы без суда резать глотки всем подряд, - такого не водилось и такое не могло сойти с рук даже дону Грегорио, жестокость которого вошла в поговорку.

Ибо все-таки не Аргентина, где «белые люди» из Байреса гаучо считали «не совсем людьми» (тут гаучо были почти все), и не Парагвай, где работало правило «если враг не сдается, его уничтожают», а домашняя распря между своими. Так что, возмущение «самым кровавым злодеянием всех прошлых и будущих гражданских войн», как написал в рапорте об отставке майор Альфредо Кастелланос, адъютант самого Суареса, проявилось и в армии, и в столице. В итоге, президенту Батле, в частных беседах резню одобрявшему, пришлось снять «Кровавую Свинью» с фронта, заменив генералом Энрике Кастро, приличным человеком.

Подпорченная резней радость победы оказалась тем более короткой, что победа не принесла дивидендов, напротив, разожгла страсти. Отойдя на север, к бразильской границе и пополнив ряды теми, кто раньше отсиживался, а теперь решил мстить, дон Тимотео начал маневренную войну, стремясь создать для барыг из Монтевидео такие условия, которые заставят их пойти на компромисс, - и эта вялотекущая война оказалась эффективнее любых сражений.

Торговля замерла, порт опустел, таможни закрылись, владельцы асьенд несли нешуточные убытки, требуя у столичных «докторов» скорейшего прекращения бардака, да и среди «докторов» пошли разговорчики, что ситуация дает возможность ослабить собственных, «красных» caudillos, заставив их уважать центр. Правда, президент Батле оставался непреклонен, но в глубинке начались сепаратные перемирия и даже братания, - а в марте 1871 года дон Тимотео сделал жест доброй воли, закрыв непримиримую Revolucion.

Ситуация, в общем, пришла к пату. В Конгрессе говорили о «национальном соглашении», правительство настаивало на войне до победного конца, но не имело сил разгромить повстанцев окончательно. Даже после большой битвы у Манатиалес, где генерал Кастро полностью уничтожил «дивизию» генерала Медины (сам 83-летний дон Анаклето пал в бою), основная часть армии Тимотео Апарисио, как иронизировали бойкие писаки, «давала гастроли» по всей стране, доводя до исступления столичную олигархию, несущую огромные убытки, - и давление на президента с каждым днем усиливалось.

Как всегда, начавшись с Конгресса, перешло сперва в салоны, а потом и на улицу: на рынки и в пивнушки. Вопрос: а ради чего мы воюем? сделался актуален, бранить «диких сельских caudillos, опозоривших славную партию Colorado» вошло в моду, а правильные ответы давала, разумеется, пресса. В конце концов, статьи в стиле «Шесть тысяч воинов, предпочтя смерть разлуке с Родиной, лежат в тихих полях, отдав жизнь за право быть людьми, и с теми, кто жив, должно говорить уважительно. Это раса Артигаса возродилась из пепла…», несмотря на крики сеньора Батле и недовольство Суареса, пошли уже и в El Siglo, самом официозном официозе страны, и давление «политического» класса столицы, тем паче, представлявшего интересы класса «экономического», разумеется, сделало свое дело.

Президент, скрепя сердце, дал «добро» на переговоры, поставив условием «максимум амнистия, но ничего больше», - а для ведения переговоров из нафталина достали отставного сеньора Андреса Ламаса, знаменитого дипломата, в свое время придумавшего «фузионизм» (политику «слияния цветов»), уничтоженную «красными». После чего, в ноябре 1871 года переговоры начались, а 5 января 1872 года в Байресе стороны пришли к предварительному соглашению: мир, всеобщая амнистия, свободные выборы. Спустя полтора месяца, 22 февраля, Тимотео Апарисио документ подписал, а вот глава государства подписывать отказался: объявив, что сеньор Ламас «значительно превысил свои полномочия», он аннулировал соглашение.

Это, однако, уже было чистой формальностью, всего лишь отсрочившей неизбежность: 1 марта срок каденции сеньора Батле истекал, войска его приказы исполняли чисто на бумаге, а когда дон Лоренцо, наконец, сдал полномочия,переговоры мгновенно возобновились, и 6 апреля 1872 года в Монтевидео был заключен La Paz de Abril, - Апрельский мир, - на базе январских договоренностей. То есть, мир, амнистия, реституция, свободные выборы. Плюс устное соглашение о предоставлении «белым» руководства четырьмя департаментами в обмен на отказ от интересов в столице, - доли с таможен и (на три срока вперед) президентства.

На том сошлись и впервые за годы пожали друг другу руки. Революция Пик, названная так, поскольку в последний раз кто прав, а кто нет, решалось на Восточном берегу холодным оружием, завершилась, - и как ни странно, несмотря на зыбкость любых устных гарантий, в данном случае, обе стороны слово сдержали. Механизм, историками Уругвая именуемый coparticipación, действовал почти 30 лет, - и таким образом, одна из самых тяжелых язв, угрожавших существованию страны, была, наконец, излечена.

Впрочем, жизнь, как известно, не стоит на месте, три закона диалектики рулят вопреки любым договоренностям, и радуясь успешному решение сложных и неприятных проблем, сколь бы сложны и неприятны они ни были, следует помнить, что исчезновение одних докук с неизбежностью влечет за собою другие, не менее сложные…

Безусловно, Апрельский мир стал очень серьезным шагом к восстановлению порядка в почти рассыпавшейся стране. «Белые», все чаще именующие себя Национальной партией, были вполне удовлетворены, они обустраивались в «своих» департаментах, делили печеньки, восстанавливали разрушенное хозяйство, - и на происходящее в столице внимания обращали мало. Однако начались сложности в не так давно еще монолитном стане «красных», - чего и следовало ожидать.

Раньше влияние caudillos типа Суареса базировалось на их способности в любой момент поднять в седло своих «кентавров» и защитить интересы «докторов» из Монтевидео, теперь же, когда гражданскую войну они фактически проиграли, а для достижения хотя бы компромисса центру пришлось подключать регулярную (а фактически, свою, столичную) армию, отношение к «баронам» изменилось. Им понемногу стали намекать, что политику должны делать профессиональные политики, а не полуграмотные помещики, - и они, понятное дело, реагировали на такие намеки очень резко. Никуда не делась и грызня «докторских» фракций, вынесших свои, сугубо экономические противоречия на улицу, - и хаос, ранее терзавший страну, незаметным образом переместился в столицу, причем, достиг такого накала, что около года не получалось даже избрать президента.