Коллектив авторов - Война во время мира: Военизированные конфликты после Первой мировой войны. 1917–1923

Среди тех, кто осуществлял курс на объединенные акции, особенно выделялся Василий Витальевич Шульгин. Благодаря своей предыдущей деятельности на посту шефа контрразведки у Деникина и руководителя пользовавшегося современными средствами отдела пропаганды Шульгин понимал, что для успешной деятельности во враждебном окружении необходимы гибкий аппарат и надежные контакты [30] Будучи депутатом Государственной думы, Шульгин (1878–1976) весной 1917 года поддержал отречение царя ради спасения монархии. В 1918 году он организовал контрразведку Добровольческой армии на Юге России. С 1920 года в эмиграции. После занятия Красной армией Югославии 31 января 1945 года он был арестован советской военной разведкой Смерш и после многочисленных допросов в Москве и Владимире осужден на 25 лет. Помилованный в 1955 году, он жил вплоть до своей смерти во Владимире. Впоследствии реабилитирован. См. документацию в: Макаров В.Г. и др. (Ред.). Тюремная одиссея. . Несмотря на политические воззрения, принесшие Шульгину славу «рыцаря монархии», «Дон Кихота» и «последнего могиканина», он отнюдь не ограничивался взглядом в прошлое [31] Так называли Шульгина — типично для всей белой эмиграции. См.: Там же. С. 99, примеч. 9; С. 104, примеч. 74. . В 1920-х годах он разделял обновленное идеальное представление о будущей сильной и обеспечивающей государственное единство русской армии {403} 403 См.: Головин Н.Н. Мысли об устройстве будущей российской вооруженной силы. Белград, 1925. . Эта армия должна была принимать в свои ряды всех, независимо от того, под чьим флагом они сражались прежде. Исключенными из нее должны были стать лишь те красноармейцы, которые выступали за большевистскую власть и в момент ее свержения {404} 404 Политическая история русской эмиграции 1920–1940 гг. Док-ты и мат-лы. М., 1999. С. 108. .

В мемуарах белых военных и тогдашних прогнозах развития событий сражения периода Гражданской войны изображались как символ военного единства {405} 405 О военной публицистике: Волков С.В. Русская военная эмиграция. Издательская деятельность. М., 2008. . Поверх всех политических барьеров авторы заявляли, что они боролись за «общее дело» — не отрицая, что белые армии не были ни вне политики, ни вне партий. Ни одному из генералов не удалось осуществить свой идеал русской армии. Чтобы представить свое поражение как временное, некоторые авторы создавали миф об армии, которая смогла преобразовать коллективную травму в новую энергию. «Чудо Галлиполи» должно было свидетельствовать о том, что армия Врангеля пережила в эмигрантских военных лагерях «возрождение», которое заставило забыть все разочарования Гражданской войны {406} 406 Ißakov A. Gallipoli: Die weiße Armee in den Lagern // Schlögel K. (Hrsg.). Der große Exodus. S. 21–41. . Поскольку перспективы свержения советской власти и скорого возвращения в Россию все больше отдалялись, на повестку дня стала демобилизация десятков тысяч профессиональных военных. С точки зрения генералов, ее необходимо было предотвратить или по крайней мере отсрочить любой ценой. Военные не питали никаких иллюзий относительно возможности нового резкого подъема антибольшевистского сопротивления в Советской России. Восстание матросов в Кронштадте в 1921 году вдохновлялось возвращением к социалистическим идеалам революции. Еще меньше симпатий военные выказывали к крестьянскому восстанию в Тамбовской губернии. Крестьянам с их мелким собственничеством они особенно не доверяли — и Гражданская война только углубила эту давнюю антипатию. Не в меньшей степени это относилось и к разочарованным социалистам, которые обвиняли крестьянство в тяге к анархии и в том, что борьбу с большевизмом крестьяне вели в своих собственных интересах. Социалисты особенно опасались того, что их крестьянские сторонники при первой возможности могли примкнуть к белому генералу, который пообещает им землю, а затем установит военную диктатуру {407} 407 Сообщение правых меньшевиков из Советской России, весна 1920 года (Brovkin V.N. (Ed.). Dear Comrades. Menshevik Reports on the Bolshevik Revolution and the Civil War. Stanford, 1995. P. 229]. .

Страх социалистов перед призраком бонапартизма превосходил их критику большевистского режима. Но не меньше боялись этого призрака и сами большевики. После того как некоторые красные командиры стали пользоваться широкой популярностью в Гражданскую войну, политические лидеры большевизма постоянно опасались военного переворота. Не только из источников спецслужб они знали, что контрразведка эмиграции располагает контактами в РККА. Белые и красные офицеры были знакомы друг с другом по совместной службе и когда-то присягали одним ценностям {408} 408 О дореволюционной военной элите см.: Steinberg J. W. All the Tsars Men. Russia’s General Staff and the Fate of the Empire, 1898–1914. Baltimore, 2010; Rendle M. Defenders of the Motherland. The Tsarist Elite in Revolutionary Russia. Oxford, 2010. P. 115–156. . В 1920-х годах в эмигрантской среде были распространены оценки советской военной элиты и карьер красных командиров. Но и в окружении Сталина с подозрением относились, например, к амбициям Буденного. Тот любил представлять себя народным героем и «вожаком». Его «ребята» с Дона и Кубани ждали только его приказов, чтобы немедленно седлать коней. В зарубежной прессе муссировались слухи о том, что он может сыграть роль спасителя страны и повести за собой крестьянство. В военных кругах эмиграции скорее делали ставку на Михаила Тухачевского, авторитет которого, очевидно, постоянно рос. Вокруг него как кандидатуры «красного Бонапарта» курсировали самые невероятные слухи. Эти слухи к тому же целенаправленно поддерживались советской заграничной военной разведкой, которая таким образом выбивала у белого активизма почву из-под ног {409} 409 Минаков С.Г. Советская военная элита 20-х годов (Состав, эволюция, социокультурные особенности и политическая роль). Орел, 2000. С. 44, 77–125. .

Зарубежная русская молодежь скорее прислушивалась к организациям военной части эмиграции, чем следовала за примиренцами. Никакой массовой волны возвращения в Советскую Россию не последовало. Слишком свежи были воспоминания поколения родителей и дедов об ужасах недавнего прошлого, крахе системы ценностей и потере всех основ. Чем бессильнее реагировали члены существовавших политических партий, органов самоуправления, представительств социальных групп и культурных организаций на положение вещей, тем привлекательнее становились личные связи, которые обеспечивали дружба, товарищество или социальные общности. Здесь первостепенную роль играла практическая работа с конкретным ограниченным полем деятельности. В содержательном плане все было текучим. Антибольшевизм предлагал здесь рамки для ориентирования, которые не навязывали условий, но создавали форму.