Коллектив авторов - Война во время мира: Военизированные конфликты после Первой мировой войны. 1917–1923

Знаковыми фигурами парадоксальности этой идеологической пограничной эпохи стали такие течения, как «Смена вех» и евразийцы. Они не боялись объединять идеологические темы белых с амбициями большевистских властей. Соответственно, в настоящем была только одна Россия — советская {367} 367 См., например: Пешехонов А.В. Почему я не эмигрировал. Берлин, 1923. С. 28; Бобрищев-Пушкин А.В. Новая вера // Смена вех. Прага, 1921. С. 144 и след. . Зимний дворец, по Устрялову, одному из ведущих идеологов течения, и с красным флагом оставался символом великодержавности России, приобретая новое достоинство благодаря Интернационалу {368} 368 Устрялов Н.В. Patriotica // Смена вех. С. 56. . В революции сконцентрирована российская история, так как оппозиционная традиция интеллигенции растворилась в ней в бунтарском народном духе. Поэтому она «истинно русская» — даже несмотря на то, что 90 процентов ее лидеров — инородцы или евреи {369} 369 Там же. С. 52 и след. .

Радикальные ревизионисты не боялись никаких табу. Мыслить по-новому означало мыслить нетривиально. Ответственность за зло в настоящем нельзя возложить только на победителей. На антибольшевистские организации возлагалась доля вины даже за разразившийся в Советской России голод {370} 370 Потехин Ю.Н. Физика и метафизика русской революции // Смена вех. С. 170. . Независимо мыслящие должны были признать правительственные методы большевиков намного более реакционными, чем у Колчака {371} 371 Устрялов Н.В. В борьбе за Россию (Сборник статей). Харбин, 1920. С. 1. Ср.: Burbank J. Intelligentsia and Revolution. Russian Views on Bolshevism, 1917–1922. N.Y., 1986. P. 222–237. . То, что кажется парадоксальным, на самом деле разумно объяснимо: «под знаком большевизма» Россия снова пришла к единству {372} 372 Устрялов Н.В. Перелом // Он же. В борьбе за Россию. С. 3–5. . В лице Ленина или Троцкого она обрела «энергичных и властных регентов», которые не боятся жестокостей, чтобы усмирить народ {373} 373 Бобрищев-Пушкин А.В. Новая вера. С. 126. . Рядом с ними Колчак кажется «русским интеллигентом» старого типа {374} 374 Устрялов Н.В. Адмирал Колчак // Он же. В борьбе за Россию. С. 77. . Новой эпохе нужны новые герои: «Король умер, да здравствует король!» {375} 375 Бобрищев-Пушкин А.В. Новая вера. С. 111.

«Национал-большевизм» давал воинствующий ответ на вопрос, как примирить «славянофилов» и «революцию», примирить белых и красных с новым государством {376} 376 HIA. Ustrjalov Collection, b. 1, f. 7. Термин «национал-большевизм» Устрялов изобрел, по-видимому, около 1920 года. Cp.: Oberländer Е. Nationalbolschewistische Tendenzen in der russischen Intelligenz: Die «Smena vech»-Diskussion 1921–1922 // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. 1968. Bd. 16. № 2. S. 194–211; Williams R.C. «Changing Landmarks» in Russian Berlin, 1922–1924 // Slavic Review. 1968. Vol. 27. № 4. P. 581–593; Brandenberger D. National Bolshevism. Stalinist Mass Culture and the Formation of Modern Russian National Identity, 1931–1956. Cambridge, 2002; Dupeux L. «Nationalbolschewismus» in Deutschland 1919–1933. Kommunistische Strategie und konservative Dynamik München, 1985; Koenen G. Der Russland-Komplex. Die Deutschen und der Osten, 1900–1945. München, 2005. . Разве советско-польская война 1920 года не была доказательством того, что большевики привержены делу патриотов? {377} 377 Бобрищев-Пушкин А.В. Новая вера. С. 146. Они защищали централизованное государство, которое удалось восстановить им одним. Логика этой аргументации состояла в том, чтобы признать для начала военное превосходство противника. Примириться ли с ним политически и идейно — это был уже другой вопрос. В любом случае требовались иные средства, чем дискредитированные в Гражданскую войну программы партий.

Удивительный ренессанс переживал и монархизм. После 1917 года ему, казалось, пришел конец. Он никогда не располагал в России сколько-нибудь существенной партийной структурой, но скреплял красной нитью ткань идейных убеждений белых офицеров и политиков. Теперь он снова понадобился, поскольку появился спрос на «неполитические» платформы. Под широким покровом «надпартийного» монархизма свое прибежище нашли бывшие либералы и консерваторы, а также члены маргинализированных в революцию правых партий. Они поддерживали контакты с антидемократическими, националистическими и антисемитскими группами в Германии и Европе. И надеялись получить политическую базу прежде всего благодаря своему культу вождей, жесткой организации и популярности итальянского фашизма {378} 378 Шульгин В.В. Три столицы. Берлин, 1927. С. 364. В дебатах исследователей о харизматическом типе господства культ фюрерства в послевоенных движениях, потерпевших поражение, практически не отражен. К постановке проблемы см.: Ennker В. Der Führer im Europa des 20. Jahrhunderts — eine Synthese // Idem., Hein-Kircher H. (Hrsg.). Der Führer im Europa des 20. Jahrhunderts. Marburg, 2010. S. 347–378. . В этом русле некоторое время развивался и мелкотравчатый «русский фашизм» — но его популярность оставалась в эмиграции существенно более ограниченной, чем популярность монархистов {379} 379 Stephan J.J. The Russian Fascists. Tragedy and Farce in Exile, 1925–1945. N.Y., 1978. .

До середины 1920-х годов слабо контурированные идеологические течения отличала воинственность, которая удовлетворяла очень разные потребности. Несмотря на высокую текучесть и непоследовательные программы, эмиграция стояла перед идеологическим поворотом, которой имел практические последствия. Еще не использованный и не связанный с определенными силами радикализм нашел в оставшейся без ориентиров послевоенной эпохе плодотворную почву. Старые приверженцы правых надеялись восстановить преемственность с предвоенным прошлым, прерванную революцией {380} 380 По истории русских крайне правых см.: Степанов С.А. Черная сотня в России (1905–1914 гг.). М., 1992; Rawson D.C. Russian Rightists and the Revolution of 1905. Cambridge, 1995. . Неизвестные новички пытались использовать напряженную атмосферу для того, чтобы публично выдвинуться или попасть в идейные лидеры. Их влияние распространялось не только на русскую эмиграцию. Через симпатизантов в приютивших их странах их идеи стали достоянием набиравшего силы национализма в Европе. Их медийное влияние заставляло думать, что монархизм поддерживает подавляющее большинство эмигрантов из России {381} 381 О монархистской эмиграции в Германии: Ваш J. Die russische Kolonie 1900 — 1945. Deutsch-russische Beziehungen im 20. Jahrhundert. Wiesbaden, 1998; Schlägel K. (Hrsg.). Die russische Emigration in Deutschland 1918–1941. Leben im europäischen Bürgerkrieg. Berlin, 1995. . Ничего не меняло и то обстоятельство, что за признание легитимного наследника престола разгорелся ожесточенный спор, что русская эмигрантская пресса постоянно враждовала между собой, что остальные политические организации были безнадежно расколоты. Русский монархизм был симптомом ментальных перемен и отражал распространенную тоску по сильному авторитарному вождю [27] Определение «народно-национальных черт» пыталось сдвинуть монархистов к соседству с национал-социалистами. Ср., например: Гончаренко О.Г. Белоэмигранты между звездой и свастикой. Судьбы белогвардейцев. М., 2005. . Благодаря заимствованиям у радикальных движений Европы монархизм придавал антибольшевизму мощный голос в расстроенном хоре. Он находил отклик в русских колониях, салонах, кружках и партийных центрах. И хотя русское «движение» заглохло к концу 1920-х годов, оно сделало антибольшевизм главным лозунгом для собирания раздробленных политических сил в Европе.