Чайна Мьевилль - Октябрь [litres]

После Корнилова ораторы один за другим ругали революцию, разорившую Россию, и громко желали восстановления порядка. Избранный предводитель – атаман – донского казачества генерал Каледин заявил, к удовольствию правых, что «расхищению государственной власти центральными и местными комитетами и Советами должен быть немедленно и резко поставлен предел». Молодой казачий офицер Нагаев тут же сказал, что трудящиеся казаки не согласны с Калединым, и добился соответствующего исступления слева.

Когда он говорил, кто-то справа перебил его криком: «Германские марки!» Обвинение в измене вызвало переполох. Когда кричавший не обозначил себя, Керенский наконец заявил: «Есаул Нагаев и все присутствующие здесь русские люди совершенно удовлетворены молчанием труса». То был редкий момент, когда человек, считавшийся когда-то надеждой России, хорошо сыграл левого.

Заключительное слово Керенского, напротив, почти целиком состояло из невразумительной, жалкой смеси затянутости и сентиментальщины. «Пусть мое сердце превратится в камень, пусть угаснут все аккорды моей веры в человека, пусть увянут и погибнут цветы моих грез о человеке, – вопил он. – Я выброшу ключи от этого сердца, любящего людей, и буду думать лишь о государстве».

Из аудитории раздалось несколько расчувствованных любезных выкриков: «Вы не можете! Сердце вам не позволит!» – но для большинства слушателей спектакль был попросту мучителен. Даже один из все тающего круга сторонников Керенского, Степун, неловко признал, что «в его речи слышалась не только агония его воли, но и его личности».

Итак, медленная смерть Временного правительства продолжалась.

По мере продолжения мучительной войны войска либо радикализовались, либо теряли надежду, либо одновременно переживали оба процесса. Они писали горькие, яростные письма руководству страны. Один солдат, Кучлавок, со своим полком отправил в «Известия» длинную, почти бессвязную отчаянную проповедь о том, что революция не дала результатов, оказалась неудавшимся апокалипсисом, катастрофой, которая не может привести к возрождению.

«Теперь должен был появиться новый Спаситель мира, который сможет уберечь людей от всех опасностей земной жизни и положит конец этим кровавым дням, так чтобы не погибала ни одна тварь земная, созданная не князьями и правителями, а богом данной природой, так как бог есть невидимое существо, живущее во всяком, кто обладает совестью и говорит нам жить в дружбе, но нет, есть злые люди, которые сеют среди нас смуту и натравливают нас друг на друга, заставляя нас убивать, они хотят для других того, чего не пожелали бы себе… Они говорят, что войну нам навязал Николай. Николай свергнут, так кто же навязывает войну нам сейчас?»

Массовое дезертирство по политическим и иным мотивам не прекращалось – о нем даже объявляли предварительно. Со злобной учтивостью анонимная группа солдат «из разных полков» написала Керенскому с надлежащим уведомлением: «Мы останемся в окопах на фронте и будем отражать врага, а может, даже и атаковать, но только до первых дней губительной осени». Они предупреждали, что если война продолжится после этого срока, то они просто уйдут.

Другая группа солдат отправила Исполкому Совета удивительно наивный запрос: «Все мы просим вас как наших товарищей объяснить нам, кто такие эти большевики. Наше Временное правительство очень сильно пошло против большевиков. Но мы не видим за ними никакой вины». Они объяснили, что прежде были настроены против большевиков, но теперь постепенно склоняются к ним. Чтобы удостовериться, что они правильно понимают этот выбор, они и попросили Совет выслать более доступные разъяснения.

Еще больше посланий приходило от крестьян, захватывавших землю со все более масштабным и бескомпромиссным насилием. В некоторых регионах они не признавали и игнорировали местные земства, контролируемые Временным правительством. «Как бы ни называлось наше будущее самоуправление, забудьте про слово «земство», – передавала одна газета слова, услышанные местными проправительственными активистами во время неутешительной поездки по юго-восточной России. – Мы выросли с отвращением к этому слову». В Курске с судебного процесса о захвате земли крестьяне прогнали истца и судью . «Царит анархия, – гласил официальный отчет об одной деревне Тамбовского уезда. – Крестьяне захватывают и грабят усадьбы».

Во многих частях страны усиливалось движение за независимость. Резко взлетели цены на самое необходимое. Продовольственная ситуация в Петрограде стремительно деградировала с тяжелой до отчаянной.

То, что осталось от центра, распадалось. Меньшевики провели съезд, названный ими «объединительным»: название было плохой шуткой. Треть делегатов составили интернационалисты Мартова, но остальные две трети, следуя за руководством, продвинулись еще дальше по пути сотрудничества с правительством, которое Церетели назвал «сотрудничеством с живыми силами страны». Раскол был глубже, чем когда-либо, но правые сохранили свое формальное главенство.

В середине августа волна загадочных взрывов прошлась по военным заводам Петрограда и Казани. Казалось, что это была работа германских диверсантов.

В Латвии из-за продвижения немцев создалась угроза падения Риги. Город не имел шансов выдержать серьезный штурм; на совещании Корнилов предупреждал, что без приложения дополнительных усилий Рижский залив будет потерян, а немцам откроется путь к Петрограду. Немцы готовились к этому даже в то время, пока он говорил.

Последует ли Петроград за Ригой? – раздавался шепот.

В самом деле, будет ли правительство вообще сражаться за Петроград?

Замечательному американскому журналисту Джону Риду десять из одиннадцати московских богачей, с которыми он как-то ужинал, признались, что предпочли бы Вильгельма большевикам. В журнале «Утро России» Родзянко поведал с изумительной откровенностью: «Я говорю себе: «Пусть Бог позаботится о Петрограде». Они боятся, что если Петроград будет потерян, то будут уничтожены центральные революционные организации… Я буду рад, если все эти организации будут уничтожены; они не несут ничего, кроме бед для России».

«Я хочу пойти средним путем, – отчаивался Керенский, – но никто не хочет мне помочь».

Несмотря на все слухи о готовящихся заговорах, после Московского совещания Керенский готов был согласиться с жестким ограничением политических прав, которые требовал Корнилов, в надежде, что данная мера сможет остановить волну анархии. Окончательного разрыва с Советом, к которому неизбежно привело бы это решение, он не желал, но чувствовал, что выбора у него нет.

Корнилов использовал свое преимущество. 19 августа он в телеграмме просил Керенского «упорно отстаивать необходимость» предоставить ему командование над Петроградским военным округом – городом и окружающими территориями. На этот шаг Керенский до сих пор не шел.