Чайна Мьевилль - Октябрь [litres]

Львов впоследствии будет утверждать, что Керенский поручил ему роль своего посредника; сам Керенский гораздо более равнодушно утверждает, что «не рассматривал возможным воздерживаться от дальнейших дискуссий со Львовым, ожидая от него более точного объяснения его целей». Керенский считал, что, поощрив Львова рассказать о неформальных спорах, он сможет проникнуть в заговор, к которому был причастен его посетитель. Поэтому он подстрекал Львова назвать эти загадочные круги.

Возможно, что Львов, которого никогда нельзя было назвать самым проницательным человеком, не понял просьбы Керенского; или что, в гордости за свою миссию, он убедил себя, будто присутствует на официальных переговорах. Так или иначе, видя, что Керенский не спешит спасать разрушающееся государство, Львов спешно отбыл в Ставку.

К тому времени широко распространился страх перед переворотом, равно как и готовность левых противостоять ему. 24 августа Петроградское межрайонное совещание Советов (орган под руководством левого меньшевика Горина, находившийся под сильным влиянием большевиков) потребовало от правительства объявить Россию демократической республикой и объявило о создании Комитета общественной безопасности, мобилизовав вооруженные отряды рабочих и безработных для защиты революции. Выборгские большевики, недовольные неадекватным ответом их партии на угрозу контрреволюции, назначили чрезвычайную встречу Петроградского комитета.

Именно этот тип мышления Ленин назвал паникерством. И когда активисты ему поддались, Корнилов привел действительный контрреволюционный заговор в движение.

Под предлогом вымышленного «большевистского восстания» Корнилов отдал приказ Крымову спешно двигаться на Петроград.

В этом вихре интриг Львов прибыл в Ставку с важной миссией, существовавшей лишь в его голове.

Представившись посланником Керенского, Львов встретился с Корниловым и одним из его советников – высоким, плотным седеющим мужчиной по фамилии Завойко, – который, хотя Львов этого не знал, сам был интриганом куда более серьезного уровня. Завойко, богатый крайне правый околополитический делец, на протяжении нескольких месяцев видел в Корнилове потенциального диктатора и потому сделался незаменимым визирем генерала.

Львов спросил Корнилова насчет его мнения о составе нового правительства. Корнилов ответил осторожно, но после просьбы об отправке кавалерии он понадеялся, что вопрос Львова был еще одним свидетельством того, что правительство нацелено на компромисс и принимает его точку зрения.

По итогам более ранней встречи с Савинковым правые в Могилеве начали открыто спорить о том, кому достанутся министерские посты в новом авторитарном правительстве. Теперь Корнилов и Завойко изложили Львову часть этого представления – желаемую. В Петрограде следует ввести военное положение. Это не обсуждается. Вопрос в том, военное положение под чьей властью?

Львов предложил три варианта: Керенский может стать диктатором; может быть организована Директория – небольшой диктаторский кабинет, включающий Корнилова и, видимо, Керенского; или Корнилов сам может стать диктатором.

Корнилов благоразумно выразил предпочтение третьему варианту. В конце концов, будет проще, если вся гражданская и военная власть в стране окажется в руках главнокомандующего – «кто бы, – скромно добавил он, – это ни был».

Корнилов обсудил возможность включения Керенского и Савинкова в его правительство и попросил Львова убедить в целях их собственной безопасности отправиться в Могилев в течение двух дней. На протяжении остатка дискуссии Львов оставался весел и спокоен, предлагая разных других лиц в кабинет. Но когда встреча закончилась и он собирался сесть на обратный поезд до Петрограда, Завойко – вероятно, недооценив посетителя или забывшись, – с высокомерным чванством сделал шокирующее небрежное заявление.

«Керенский нужен как имя для солдат, но это только на десять дней, – сказал он, – а потом его уберут».

Потрясенный Львов сел в свой вагон, и поезд отправился. Наконец он начал догадываться, что намерения Керенского и Корнилова могут, если можно так сказать, не полностью совпадать.

Корнилов привел 3-й корпус – кавалерию, запрошенную Савинковым! – в боевую готовность. Крымов сочинил приказ, предназначенный для распространения после вступления в Петроград; он вводил военное положение, комендантский час и запрет на стачки и митинги. Неповиновение, гласил листок, будет встречено жестко: «Войска не будут стрелять в воздух». Для грядущей военной оккупации Петрограда и контроля над ним были отведены еще солдаты.

Как было условлено ранее, Корнилов телеграфировал Савинкову, что войска будут на месте вечером 28 августа. «Я прошу объявить Петроград на военном положении двадцать девятого августа»: итак, Корнилов приготовился со всеми приличиями положить конец революции.

Крайне правая пресса предупреждала о кровопролитии, которое левые готовят на 27 августа. Провокаторы делали свое дело: социалисты получили множество сообщений о «неизвестных лицах в военной форме», пытавшихся разжечь восстание. Намерение Керенского сотрудничать с Корниловым не мешало реализации других, не контролируемых ими планов правых путчистов.

В воздухе пахло контрреволюцией. 26 августа Петроградский совет профессиональных союзов и Центральный совет фабрично-заводских комитетов вместе поддержали призыв Межрайонного совещания к созданию Комитета общественной безопасности.

В такую суматоху вернулся Львов. Он поспешил в Зимний дворец.

Савинков только закончил рассказ о своей теплой беседе с Корниловым, когда приехал Львов. Керенский, успокоенный докладом Савинкова, спросил Львова, что же тот узнал. И слушал, озадаченный, со все усиливающимся ужасом.

Львов передал Керенскому как требования те уступки , которые избрал Корнилов из предложенных ему – как считал тот, от лица самого Керенского, – мер. Львов доложил: Корнилов хочет, чтобы Керенский приехал в Могилев, – но предупредил об опасности приглашения, как он слышал это из уст Завойко. Керенский, настаивал он, должен бежать.

Керенский засмеялся в нервном недоверии.

Львов сказал с каменным лицом: «Не время для шуток».

Керенский пытался осознать то, что только что услышал. Львов изложил «требования» Корнилова в письменном виде. Военное положение; передача всей власти, включая гражданскую, главнокомандующему; отставка всех министров, включая Керенского. То, что Корнилову казалось обсуждением возможных вариантов, теперь выглядело декларацией путча.

Потрясенный Керенский попросил Львова встретиться с ним в Военном министерстве в 8 часов вечера, чтобы говорить напрямую с Корниловым: он хотел быть полностью уверен в происходящем. Но здесь приключилась последняя нелепость. Львов не успел в назначенный срок. Потому в 8.30, взволнованный настолько, что уже не мог ждать, Керенский позвонил Корнилову и попросту притворился, что Львов был с ним. Под щелчки и треск телефона разыгрывался фарс, все содержание которого было записано.