Александр Багаев - Презумпция лжи

Доказательством того, что реальная позиция настоящего живого Квигли была именно такова, как раз и служит «конспирологическая» цитата (та, что про недовольных очень богатых людей). Потому что из неё видно: вскоре после того, как Квигли свой вздор про их кончину написал, уже не в Англии, а в США всё тем же некоторым очень богатым людям как раз очень не понравилось, что расследование структуры их, англо- американского истэблишмента может зайти слишком далеко. В результате они тут же одёрнули своих менеджеров — и Конгресс США без лишнего шума сдался на милость победителя. Квигли же это шокирующим не посчитал, отреагировал точь в точь как О'Брайен у Оруэлла: «с мягкой иронией, почти с сожалением».

ОСТАЛОСЬ привести ещё одно, последнее сопоставление из этого гипотетического диалога между Оруэллом и Квигли. Оно последнее, но зато, всё-таки, видимо, самое главное. И поэтому, чтобы читатель уж наверняка понял до конца, как и почему я его делаю, и почему вывод у меня из него получится тот, который получился, мне теперь надо сделать ещё одно отступление.

Дело в том, что у меня есть старинный приятель-разведчик, назовём его «Палыч», который преподал мне, сам того не зная, лучший урок на весьма далёкую от круга его интересов чисто лингвистическую тему «Что такое ’Фигура умолчания’».

У нас с ним как-то однажды, не помню уже почему, зашёл разговор о том, как лучше всего учиться и уметь слушать собеседника. И Палыч прочёл мне тогда целую маленькую лекцию, а я в результате усвоил правило, которое с тех пор и называю по-своему, по-лингвистически «фигурой умолчания», а просто в быту моих мыслей — законом Палыча . Он таков:

Чтобы действительно правильно понимать собеседника, надо знать, о чём он не говорит .

«Не говорит», имеется в виду, не потому, что не знает, а потому что не хочет.

Так что всякий раз, когда искренность любого собеседника (автора) вызывает хоть малейшее сомнение, применять закон Палыча — выяснять, о чём молчание — нужно с беспрекословной обязательностью.

Квигли в «Англо-американском истэблишменте» в некоторых случаях именно так — сознательно — промолчал. В том числе не сказал, что был одним из посвящённых, историю которых намеревается рассказать (вместо этого поведал, что он просто любящий правду ради правды историк). Значит — по закону Палыча — его главная цель была заставить нас, по прочтении его книги, вынести про себя вот такое суждение: Ну, коли совершенно посторонний умный и серьёзный историк говорит, что никакого сообщества социал-империалистов больше нет, значит , так оно и есть; хотя дел они натворили, конечно, будь здоров…

Потому-то и выходит, что Кэрролл Квигли, к сожалению, бесспорно конспиролог и в третьем, никак не лестном для него значении.

ВСЁ? Разобрался я с Квиглианской конспирологией ? Могу двигаться дальше?

Правильный ответ: Зависит от степени моих знаний и подготовки.

Причём тут опять надо точно понимать слова. Подготовиться мы можем сами, и тогда знания у нас будут собственные и ни от кого не зависящие. А может нас подготавливать кто-то другой, и тогда наши знания уже не наши, и не независимые. Зато вот название конечного продукта и в том, и в другом случае одно и то же: «Наши знания и подготовка», — из-за чего и возникает часто путаница.

Но если с этим делом раз и навсегда разобраться, то дальше сразу станет вполне понятно и очевидно, что в некоторых случаях, если знания и подготовка у переводчика не свои, то добросовестный — без заблуждений — перевод у него не получится.

Ведь перевод, как и все другие профессии, в чистом виде не бывает: все профессии в каких-то точках пересекаются, частично взаимонакладываются, А наше переводческое ремесло, как из только что рассказанного хорошо видно, и вовсе иногда начинает походить на конспирологию: как попадутся на перевод речи о какой-нибудь Церкви или Партии, так и не поймёшь уже, чем, собственно, занимаешься — конспирологией или ещё всё-таки переводом? А если у тебя при этом вместо своих чужие знания и подготовка, то в чужом заговоре ты — ясное дело — не разберёшься; если тебе вообще в голову придёт в нём разбираться.

Так что продолжаю копаться во всех доступных знаниях, используя собственную подготовку, и снова задаю сам себе (по закону Палыча) всё те же вопросы: О чём ещё молчал Квигли? О чём ещё он не говорил?

КВИГЛИ молчал и не хотел говорить ещё, например, о Рудольфе Гессе или, иначе, о деле Гесса.

А ведь во всех главных обвинениях, которыми на процессах 1930-1940-х гг. столь энергично обменивались и тогдашние социал-империалисты, и их противники, именно Гесс всегда так или иначе фигурировал. Потому что с немецкой стороны во всех предвоенных интригах социал-империалистов вплоть до мая 1941 г. всегда рядом с Гитлером неизменно присутствовал именно он. Когда участия Гитлера не наблюдалось — оставался просто один Гесс. То есть до мая 1941 г. Гесс был одним из центральных звеньев, через которое увязывались практически все тогдашние секретные договорённости и тайные сделки.

При этом важно не упускать из виду следующее. Вплоть до 1939 г., пока Великобритания не объявила войну Германии, Кливденский круг, бывший при Чемберлене по признанию самого Квинли фактически правительством Англии, вёл переговоры и с Гитлером, и с Гессом официально. Правда, многие их зафиксированные, как положено, встречи в верхах не запротоколированы, т. е. запись бесед официально не велась и не архивировалась. О чём, например, часами беседовали с глазу на глаз Чемберлен с Гитлером, никто потому с точностью говорить не может. Но были и прямые улики, касавшиеся, скажем, Мюнхенских соглашений и не просто сознательной, а целенаправленной сдачи Чехословакии Гитлеру. Однако то ещё не было, как я уже говорил, ни прямой государственной изменой, ни тем более составом страшного преступления против человечности. То были — или во всяком случае можно так утверждать — хоть и трагические, но всего лишь политические ошибки. И потому об этом Квигли в «Англо-американском истэблишменте» пишет, и даже Гесса в этой связи упоминает.

____________________

В своём капитальном труде «Трагедия и надежда» (в том его издании, которое есть у меня — твёрдая обложка, 1300 страниц только основного текста, без библиографии и справочного блока) всю эту подлую историю о том, как Кливденский круг, вопреки сопротивлению Франции и Советского Союза, почти насильно «впихивал» Чехословакию Германии, Квигли воспроизводит. Гесса в этой связи упоминает — один раз на одной странице. И больше — ни разу ни на одной из всех остальных 1299 страниц.