Александр Багаев - Презумпция лжи

Вообще всё это должно было Берберову как минимум насторожить. Потому что в основе первой и одновременно самой главной легенды о жизни Муры — история о том, как Мура, пытаясь спасти себе жизнь, вступила в порочную половую связь как раз с Яковом Петерсом (и попутно в не менее аморальную агентурную связь с Советами).

___________________

История эта звучит так. В ночь на 1 сентября 1918 г. Брюса Локкарта и Муру в результате раскрытия «заговора послов» арестовали и посадили по тюрьмам: её сразу в какую-то женскую, его же после некоторой проволочки сначала упекли на Лубянку, а потом поселили под охраной на квартире в Кремле. Следствие по их делу было поручено заместителю председателя ВЧК Якову Петерсу. Через сколько-то дней то ли Мура сама Петерса соблазнила, предложив ему свою (плотскую) любовь в обмен на свободу и сотрудничество с ЧК, то ли то же самое, наоборот, предложил ей он.

Ни их собственных признаний, ни чьих-то ещё свидетельств на этот счёт, ни даже совсем косвенных улик, подтверждавших такой похотливый сговор между ними, тогда не было; не существует их и сегодня. Существует только голливудская киноверсия.

Легенда тем не менее гласит, что любовь (плотская) у Муры с Петерсом состоялась, и вывод этот делается (у Нины Берберовой в книге в том числе) на том основании, что аристократка Мура вышла из чекистского заключения целой и невредимой, а должны были её вынести ногами вперёд с пулей в затылке, предварительно изнасилованную взводом солдат.

Она же вместо этого через несколько дней, якобы (если верить Берберовой) с Петерсом не то «за руку», не то «под руку», уже навещала заключённого Брюса Локкарта и «лоббировала» (можно смело предполагать, каким именно способом) и его освобождение тоже. Однако обо всём, что предшествовало первому появлению Муры в Кремле, в книгах у Брюса Локкарта ни слова не сказано. А поскольку он — единственный летописатель того события (Яков Петерс мемуаров не оставил, как и Мура), любой рассказ обо всех возможных в той ситуации связях, включая плотские, — если он отличается от рассказа Локкарта — наверняка является вымыслом. [106]

___________________

ЛЮБОЙ, кто честно захотел бы что-то выяснить в этом эпизоде, даже не зная содержание недавно рассекреченных справок МИ6 и не принимая в расчёт мнение посвящённых современников о какой-то серьёзной особости Петерса в международном «большевистском» движении, при первом же беглом взгляде на предисторию события непременно и сразу увидел бы, что у всего происшествия должны были быть совсем иные причинно-следственные связи, никак и ничем не похожие на продажный секс и сопутствующие ему шпионские страсти.

Ведь даже на самом примитивном уровне уже представляется откровенно странным нежелание Берберовой и иже с ней задуматься на минуту, как могла Мура в женской тюрьме в Москве ценой своего тела — пусть самого распрекрасного и на всё готового — в обмен на свои дамские ласки освободить не только саму себя и Брюса Локкарта из заточения в Кремле, но ещё одновременно и Максима Литвинова из тюрьмы в Лондоне? Как она могла предварительно договориться об этом — той же ценой — с британским министром иностранных дел Балфуром (вопрос об освобождении Литвинова в обмен на освобождение Брюса Локкарта решал именно он)?

Поэтому пробую рассуждать без помощи Берберовой сам, от печки.

В Москве в результате покушения на Ленина и раскрытия (провкационного) заговора «с участием латышских стрелков» арестовали Брюса Локкарта и Муру (вроде бы просто как его сожительницу). За их арестами последовала цепочка событий.

Во-первых, в Лондоне сразу арестовали визави Брюса Локкарта — Максима Литвинова. Как мы помним, всю взаимообразную комбинацию с его полпредством в Лондоне и приездом Брюса Локкарта в Москву изначально по просьбе лорда Милнера организовал его близкий друг Фёдор Ротштейн. Поэтому очень похоже, что Литвинов с самого начала на роль потенциального заложника и был назначен — как когда-то русские князья оставляли соперникам своих сыновей в залог, в знак верности своему данному слову.

Во-вторых, отвечать в Москве за судьбу арестованных Брюса Локкарта и Муры определили Якова Петерса — тоже личного друга всё того же Фёдора Ротштейна, пользовавшегося его полным доверием.

В-третьих, как только Ленин, ещё один близкий друг Фёдора Ротштейна, после покушения пришёл в себя и стал дееспособен — мог, например, прочитать телеграмму-«молнию», полученную от Ротштейна из Лондона — тут же Муру и освободили. Ещё через пару дней, при первом же свидании, в присутствии Петерса, якобы тайком Мура оставила Брюсу Локкарту записку с указанием: «Ничего им не говори — всё будет хорошо». То есть секретный межправительственный переговорный процесс, который должен был завершиться обменом Брюса Локкарта на Литвинова, уже практически увенчался успехом.

И что? — я должен верить, что такой молниеносный международный успех обеспечила рядовая Мурина бабская уловка в московской тюремной камере?

Ещё соображение в заключение. Фёдор Аронович Ротштейн сам рассказал один забавный эпизод из своей жизни — как раз про то, как ему однажды реально грозила тюрьма. Но прежде, чем перейти к его рассказу, хочу отметить: в 1970-х гг. в Лондоне, имея серьёзный интерес к биографии Фёдора Ротштейна (каковой и должен был быть у Нины Берберовой), любой исследователь если не про этот конкретный эпизод, то уж во всяком случае про общий контекст, в котором он приключился, наверняка узнал бы достаточно и благодаря этому составил бы себе о Фёдоре Ротштейне взвешенное мнение. Ну а теперь сам эпизод.

В 1916 г. к Ротштейну в его лондонский дом вдруг пришёл констебль из Скотленд Ярда — арестовывать его. Но Ротштейн не растерялся:

«Ничего себе», — подумал я… (но тут же) взял себя в руки и сказал: «К сожалению, я сейчас болен и не выхожу на улицу». «Ну что ж», — добродушно отреагировал полисмен, — «когда выздоровеете, пожалуйста, сами явитесь в Скотланд-Ярд».

Когда полицейский ушёл, Ротштейн поразмышлял и понял, что ему припомнили его не так давно напечатанные в газетах антивоенные статьи с критикой в адрес военного министерства. А это тогда в Англии, по суровым законам военного времени было уголовно наказуемое деяние, и нарушителю грозило 6 месяцев за решёткой.

Выход из положения русский революционер Фёдор Ротштейн, близкий друг вообще главного революционера и экспроприатора всех времён и народов «Ильича», нашёл (опять) легко:

…я решил позвонить в Манчестер мистеру Скотту, который был владельцем и главным редактором либеральной газеты «Манчестер Гардиан». [107]Кроме того, Скотт был личным другом премьер-министра Ллойда Джоржа и моим непосредственным боссом… На следующий день Скотт прибыл в Лондон… и сразу направился в резиденцию премьер-министра. Через полчаса они вместе с Ллойдом Джоржем вышли, пересекли улицу и вошли в Скотланд-Ярд. Там Ллойд Джорж попросил… показать ему ордер на арест мистера Ротштейна и собственноручно разорвал его. Так закончилась эта трагикомичная история.