Александр Багаев - Презумпция лжи

Второе упоминание о Красине в «Железной женщине» я уже цитировал. Берберова тогда назадавала вопросов «С кем на связи была Мура?» и среди прочих кандидатур привела и вот эту троицу: «…кто-то, кто был ей (Муре) знаком по давним временам, через Красина Кремера — Соломона?»

Это всё, что Берберова сказала о возможных отношениях между Красиным Мурой [111]. Заговорил же я в этой связи об «авторской неоправданности» — т. е. о том что с моей точки зрения надо было либо не упоминать этих Кремера, Соломона, и особенно Красина вовсе, либо если уж упоминать, то совсем иначе — вот почему.

В 1919–1923 гг. Красин, Кремер и Соломон все вместе занимались двумя основными делами (у Красина, естественно, было ещё много других более масштабных дел, но уже помимо остальных двух коллег): во-первых, закупали через якобы английскую кооперативную фирму «Аркос» товары для России в Европе (тут им Мура была ни к чему), и, во-вторых, для оплаты этого импорта вывозили из России тайком от европейских держав, контрабандным способом, транзитом через российское торгпредство в Эстонии и потом через Швецию золото, бриллианты и прочие ценности. (У Соломона в книге вся механика этих операций расписана с бухгалтерской тщательностью и дотошностью.) «Гонцами» для провоза недекларируемых бриллиантов через границу у них выступали все, и это практически даже не шутка: Джон Рид, А.М. Горький, М.М. Литвинов с его секретаршами в качестве официальной делегации Наркоминдела, личные курьеры Л. Троцкого и Г. Зиновьева — список знаменитых «бриллиантовых контрабандистов» и у Соломона в книге и в других мемуарах и биографиях очень длинный.

И что тогда? Берберова хотела намекнуть, что Мура подрабатывала у Красина с Соломоном курьером-контрабандистом? Если нет, то на что же Берберова тут намекала и почему не уточнила? А если да, то почему не восприняла свой же намек серьёзно и не сделала из него выводы?

Они ведь вполне очевидны. По просьбам Красина задания не менее «сомнительные» выполняли — с радостью и охотой — легендарные примы Андреева и Комиссаржевская; так что и Мура могла. Более того, если так и считать, то сразу находится объяснение для иначе малопонятных арестов и ещё менее понятных скорых освобождений, случавшихся у Муры как раз в те годы и в Питере, и в Эстонии (Соломон подробно описал несколько случаев, когда его «брильянтовых курьеров арестовывали, и какими ухищрениями они потом вместе с Дзержинским организовывали их освобождение. Всё очень реально и зримо.)

Опять же в таком случае можно полагать, что таинственные отлучки Муры из Петрограда и из Москвы, её поездки, совершённые в 1918–1921 гг. «куда-то» (Берберова так и не смогла ни одно её «пропадание» внятно объяснить) — всё то были Мурины успешные «ходки» в Эстонию. [112]

Правда, уже в 1919 г. этот же канал стал основным и вовсю работал для вывоза из России средств на нужды Коминтерна (Соломон рассказал, как он этот процесс в Ревеле регулировал), а разговоров о возможной связи кого-то из своих героев с этой организацией Нина Берберова явно избегала. Если не ошибаюсь, она слова «Коминтерн» и «Коммунистический интернационал» в своей «Железной женщине» не использовала ни разу.

Ну а вторая претензия к Берберовой по поводу её авторской недобросовестности такая: если у Муры ещё в давние времена был аж такой выдающийся и поистине необыкновенный знакомец, как Красин, то чего же было не рассказать при удобном случае, какое всё-таки знакомство этих двух людей связывало? Ведь если Мура прославилась, как красная Мата Хари, то Красин-то — как красный Лорд; в период между двумя мировыми войнами их таких уникальных «красных» персонажей в Европе и особенно в Лондоне всего одна пара и была: он и она. И не ведать о феноменальной биографии и репутации Леонида Красина в Европе Нина Берберова уже ну никак не могла.

Не знаю, сознательно это неуклюжее молчание у Берберовой получилось, или само собой образовалось, но только есть в нём очевидная для её повествования польза Ведь если при изложении Муриной истории исходить из того, что в сентябре 1918 г. Леонид Борисович Красин в общем раскладе возможных действующих лиц отсутствовал, то и не надо предполагать, что бы персонаж его калибра мог в те дни предпринять, чтобы выручить Муру из беды.

А предпринять Л.Б. Красин мог очень много. Поскольку был в правительстве большевиков, наверное, единственный ровня Ленину. И если бы в 1918-м году он, Леонид Красин посчитал, что нечего арестом Брюса Локкарта и Муры кому-то там в Лондоне нервы щекотать, то вот тогда да, и Мура, и Брюс Локкарт скорее всего мигом оказались бы опять на свободе.

На практике именно так и случилось. И поскольку с тех пор никто никогда так и не сумел доказать, что именно Брюс Локкарт, а не другие британские агенты без его ведома, устраивал покушение на Ленина (доказывают с переменным успехом как раз обратное), я, лично, гораздо больше склонен верить не Берберовской вполне бульварной сексуально-предательской версии освобождения Муры, а тому, что в дело вмешался Леонид Красин. Тем более, что он ещё и очевидно опекал Фёдора Ротштейна, [113]и в Лондоне с такими людьми, как Морис Бэринг, разговаривал на равных, поскольку они его у себя в Лондоне воспринимали, как «своего». А только такой человек и мог моментально «разрулить» спорную ситуацию между «ними», между Лондоном и Москвой и выпустить всех агентов, своих и чужих, на свободу и по домам.

Ну и поскольку из всех кандидатов на роль защитника Муры Леонид Красин явно самый необычный и удивительный, сделаю теперь отступление и расскажу о нем чуть подробнее.

СТАРЫЙ друг и соратник Красина А.М. Горький в год его смерти (1926) написал в память о нём короткий рассказ, который так и назвал «Леонид Красин», и который мне, лично, представляется лучшим вступительным словом для любого, кто захочет и начнёт знакомиться с историей красного Лорда.

Рассказывая о том, как зимой 1903 г. он у себя на даче в Сестрорецке свёл для знакомства Красина и Савву Морозова, Горький, будучи писателем несомненно талантливым, сделал чудесную зарисовку с натуры и оставил нам очень точный и внешний, и психологический портрет Леонида Красина:

Я был предупреждён, что ко мне приедет «Никитич», недавно кооптированный в члены ЦК, но, когда увидал в окно, что по дорожке парка идёт элегантно одетый человек в котелке, в рыжих перчатках, в щегольских ботинках без галош, я не мог подумать, что это он и есть «Никитич»… (Красин) не казался одетым для конспирации «барином», костюм сидел на нём так ловко, как будто Красин родился в таком костюме… (Он) рассказал, посмеиваясь, о своём посещении Льва Толстого… Рассказывал он живо, прекрасно, с весёлым юмором, в память мою крепко врезалось сердитое лицо Толстого и колючий взгляд его глаз. (…)…тонкий, сухощавый, лицо, по первому взгляду, будто «суздальское», с хитрецой, но, всмотревшись, убеждаешься, что этот резко очерченный рот, хрящеватый нос, выпуклый лоб, разрезанный глубокой складкой, — всё это знаменует человека, по-русски обаятельного, но не по-русски энергичного. (…) В.Ф. Комиссаржевская говорила мне: — Моя первая встреча с ним была в Баку… Очень хорошо помню странное впечатление: щеголеватый мужчина, ловкий, весёлый, сразу видно, что привык ухаживать за дамами и даже несколько слишком развязен в этом отношении. Но и развязен как-то особенно, не шокируя, не раздражая. Ничего таинственного в нём нет, громких слов не говорит, но заставил меня вспомнить героев всех революционных романов, прочитанных мною в юности. Никак не могла подумать, что это революционер, но совершенно ясно почувствовала…