Александр Багаев - Презумпция лжи

Старший брат Мориса Бэринга — Джон, 2-й Барон Ревельсток (1863–1929) — как и их отец, был старшим партнёром в семейном банке, с 1898 г. и до самой смерти— директором Bank of England , в 1917 г. участвовал в Конференции союзников в Петрограде в качестве британского представителя по финансовым вопросам в ранге полномочного посла.

Племянница Мориса Бэринга Калипсо (дочь его брата Сесила, 3-го барона Ревельстока) была замужем за Гаем Лидделлом ( Guy Liddell ), который начиная с 1920-х гг. руководил контрразведывательной деятельностью британских спецслужб, направленной против России — сначала в Скотленд Ярде, а с 1931 г. — в МИ5, где вскорости стал вторым человеком после Генерального директора Службы и главным специалистом империи по «коммунистам».

И вот с таким человеком, обладавшим колоссальной властью и влиянием, у Муры были какие-то достаточно серьёзные отношения. А у Берберовой — вообще никаких объяснений, даже того, что такое дом Бэрингов. Да и преподнесла Берберова сообщение об отношениях между Мурой и Морисом в каком-то странном контексте, из-за которого сам собой напрашивается вывод: в Петрограде Морис Бэринг сочетал свои репортёрские труды с работой на разведку. Вот отрывок из текста Берберовой, который я имею в виду:

Английское посольство в Петербурге, с начала этого столетия, держало на службе людей… которые работали на секретной службе, будучи по основной профессии — литераторами… Еще до войны в Петербурге, при Бьюкенене, перебывали в различное время и Комптон Маккензи, и Голсуорси, и Арнольд Беннет, и Уэллс, и Честертон… (Сомерсет Моэм, Лоуренс Аравийский, совсем юный Грэм Грин)…и почти бессменно проживал в Петрограде Беринг…

К тому же сразу следом Берберова процитировала ещё и отрывок из знаменитого письма Сомерсета Моэма (чей перевод она при этом использовала — не знаю, Нина Берберова своих переводчиков не указывала; надеюсь, это означает, что переводила она всё сама):

(Британских агентов для) секретной службы (подбирали) по большей части из рядов беллетристов, уже имевших некоторый успех, — писал позже Моэм.

— Мне была вручена огромная сумма денег… я должен был помогать меньшевикам в покупке оружия и подкупать печать, чтобы держать Россию в войне… Мне помогло то, что я приехал в Россию писать — корреспондентом «Дейли Телеграф»… Мое дело было остановить революцию (большевиков), на мне лежала большая ответственность.

В принципе, всё сказанное Моэмом полностью применимо и к Морису Бэрингу: он ведь тоже беллетрист, уже имевший успех (и не «некоторый», а весьма солидный), тоже корреспондент газеты. А уж было ли и у него «дело», лежала ли и на нём «большая ответственность», была ли ему, скажем, в 1905–1907 гг. «вручена огромная сумма денег» чтобы «помогать меньшевикам в покупке оружия» — это вопрос, имеющий прямое отношение к (бес-)порядку хранения и рассекречивания архивов британских спецслужб.

___________________

Зять Мориса Бэринга, Гай Лидделл, в своём уникальном дневнике, который теперь рассекречен и опубликован, записал как-то однажды, какой у него в бытность заместителем гендиректора МИ5 состоялся с его начальником спор по поводу нескольких мешков с документами. Генеральный директор настаивал на том, чтобы мешки уничтожить все разом, а Лидделл упрямился и утверждал, что нужно сначала их содержимое просмотреть и кое-что оставить. Документы всё же уничтожили скопом, но Лидделл тогда на худой конец зафиксировал своё особое мнение официально (то есть письменно).

____________________

Известно, что Морис Бэринг, действительно, был офицером британской военной разведки ( Intelligence Corps ); но только во время войны (дослужился до звания майора); так что это ещё ничего не доказывает. Хотя, с другой стороны, будучи в мирное время военным корреспондентом в чужой стране, он должен был активно сотрудничать с военной разведкой своей страны по должности. Так что что там у него было в прошлом в сухом остатке — неясно.

Сама же Берберова сообщает, что в конце 1917 г. (т. е. когда Морис точно был майором военной разведки), приехав из эстонского имения в Петроград, «ни Моэма, ни Беринга Мура в (британском) посольстве не нашла. Ее принял капитан Джордж Хилл и Мериэль, дочь посла, ее лондонская подруга». А позднее, сразу после выезда в Эстонию уже в 1922 г., Мура тут же вступила в переписку с Бэрингом и потом встречалась с ним всякий раз, когда бывала в Лондоне. Причём Берберова на это обстоятельство указывает очень конкретно, специально взяв уточнение в скобки (курсив мой):

В том, что Мура ездила в Лондон с середины 1920-х годов, не может быть сомнений. Но когда она впервые поехала туда ( уже не для встреч с Берингом ), точно сказать невозможно.

Как это понимать? Мура — полу-нищая полу-русская полу-дворянка полу-эмигрантка, каких тогда в Европе было хоть отбавляй на всех должностях, начиная с посудомойки; Морис — один из главных финансовых небожителей планеты; и какие между ними могли быть отношения, при том что как женщина она его вряд ли могла интересовать? [110]

Если же отношения (не плотские) между такими очень разными людьми всё-таки существовали, то, значит. Мура была вовсе не только что поименованное нечто, а женщина, самоценная даже на вершине британского имперского Олимпа. И речь, значит, могла идти только о чём-то весьма серьёзном. Что по «эффекту домино» должно бы у любого биографа Муры сразу формировать в голове вопрос о том, что же не по выдуманной авантюрно-амурной легенде, а на самом деле связывало Муру с «её» мужчинами.

В таком случае разве не реально предположить, что Морис Бэринг сразу после ареста Муры мог задействовать свои мало кому ещё доступные рычаги влияния и добиться её немедленного освобождения?

Берберова, как и по поводу настоящего места Мориса Бэринга в обществе и в мировой властной иерархии, про такую возможность вслух не высказывалась. Если она какие изыскания и провела, то их результатами с читателем не поделилась. Тема поэтому по-прежнему ждёт своего профессионального и бесстрашного (поскольку речь о клане Бэрингов) историка или биографа. Хотя надежды уже совсем мало: время-то уходит…

БЫЛ среди тех, кого так или иначе упомянула Берберова, ещё и третий, не менее властный и мощный кандидат на роль защитника и заступника Муры, предположить какую-то роль которого в этом деле Берберова тоже не захотела, хотя должна была. Уж он-то был вовлечён в самую гущу англо-русских дел, страха ни перед кем и даже перед самим Лениным не знал и к тому же всех «своих» любил и сражался за них с завидным упорством; это — Леонид Борисович Красин.

О нём Берберова лишь обмолвилась, дважды, и как-то очень авторски неоправданно. Первый раз в рассказе о событиях лета-осени 1921 г. Мура тогда выехала в Эстонию, разбиралась с враждебно к ней настроенными родственниками покойного мужа по поводу имения и наследства, выходила по расчёту замуж за якобы никчемного повесу барона Будберга и получала благодаря этой сделке эстонское гражданство. А ближе к осени собрался покидать Питер и Горький со всеми его приживалами (одной из таковых вскорости стала совсем ещё молодая тогда Нина Берберова). Муре нужно было во что бы то ни стало с ним увидеться в Гельсингфорсе (Хельсинки). В поисках помощи она «бросилась в советское представительство» в Эстонии, в котором, как она знала, главой советской дипломатической миссии «сидит недавно приехавший из Москвы Г.А. Соломон, друг Л.Б. Красина.» (Соломон проездное свидетельство в Гельсингфорс Муре тут же оформил, и она «на следующий день выехала на пароходе навстречу Горькому».)