Николай Полевой - История русского народа

Вероятно, правители государства доказывали Иоанну, что опасность ордена может примирить все враждебные отношения между Польшей, Данией и Швецией; что России трудно будет бороться, когда все сии державы вступятся, а ей еще не совсем укреплено обладание Казанью и не уничтожением Крыма. Подобное опасение являлось в отдаленном будущем: собственно, орден не имел возможности и подумать против России.

Взятие Нарвы

Правда, что земли орденские были защищены сильными крепостями и замками; что рыцари нередко выигрывали своим искусным воинским устройством против многочисленности неприятеля. Но Иоанн мог располагать толпами воинов по сто тысяч человек, а орден только сотнями и немногими тысячами войска. И притом в управлении орденских земель не было никакого единства. Власть и города разделялись, кроме архиепископа и гермейстера, или магистра орденского, между восьмью коммандорами, или комтурами, восьмью фогтами и четырьмя епископами. Горожане и рыцари имели свои права, свои исключения. Прежде начатия дела надобно было советоваться, спорить, ссориться; голоса в таком случае разделялись; каждый думал о собственной своей пользе; нередко меч решал споры. Современные писатели католические уверяли впоследствии, что земли рыцарей, возвеличенные рукою Плеттенберга и полувековым миром с Русью, до войны Ливонской были раем цветущим. Оплакивая бедствия ордена, и изумляясь тому, как могло вдруг разрушиться сильное и богатое государство рыцарей, они находили главную причину в гневе Божием, постигшем Ливонию за то, что рыцари, обетники Девы Марии, приняли лютеранскую ересь. Лютеране бранили их за подобные мнения; ссылались на разврат, негу, роскошь, забвение Бога католическим духовенством; говорили, что долголетний мир, умножив богатства и торговлю, не укрепил, но только ослабил рыцарей, изгнал из них дух храбрости предков, приучил их к роскоши, лени, сластолюбию. Обе спорные стороны были равно неправы. Реформация, действительно, много навредила рыцарям, поселив раздоры и ненависть между принявшими лютеранизм и теми, кто остался верен католицизму. Но обвинения в изнеженности, забвении добродетелей и храбрости предков, так, как и вся старинная добродетель предков, – это вечное присловие всякого народа – были преувеличены. Мы видели из событий в течение трех веков, что бессо юзие, наглость, гордость почти всегда были между рыцарями, и сколько раз железные полки их бегали перед дружинами русскими, или нестройными толпами Гедимина и Витовта! Самые победы Плеттенберга совсем не вели рыцарей к торжеству. Наконец, и в последнюю войну, каждый раз, когда опасность на время соединяла души, рыцари умели сражаться и умирать бесстрашно, крепко, умели мужественно стоять и в ответах перед грозным победителем.

Словом, орден удерживался временем и событиями; разрушился от тех же самых причин. Иоанн был орудием судеб, действуя против собственных выгод и не слушаясь совета своих правителей. Но по началу войны Ливонской можно ли было предугадать ее страшные последствия!

Миру, возобновленному магистром Бриггенеем на 17 лет, в 1534 году, истек срок. В 1554 г. магистр Гейнрих фон Гален просил продолжить его еще на 15 лет. Иоанн согласился. Небольшие затруднения по торговле, требование восстановить православные церкви в Риге и Ревеле были кончены. Но послы рыцарей изумились, когда сказали им, что надобно прибавить еще одно условие, бывшее в договоре 1503 года, о дани русскому государю с Дерпта, и что забвение сего условия в течение 50 лет ничего не доказывает, ибо Дерпт обязан взнести сию дань за все протекшее время. «Без того нет мира», – прибавил Адашев, переговаривавший с послами. Послы подумали и согласились. Для утверждения договора в Дерпт приехал чиновник Терпигорев. Епископ, бургомистр, городовой совет Дерпта оскорбились напоминанием о дани, вздумали перехитрить русских, полагая, что утверждение договора ничего не значит, что когда положительно потребуют от них взноса дани, можно отозваться несогласием императора как законного повелителя рыцарей. Все одобрили выдумку. Но Терпигорев видел хитрость, привез утвержденный договор и рассказал Иоанну все обстоятельства дела.

Иоанн не дал ничего заметить и, никого не спрашиваясь, начал называть себя государем ливонских земель. Рыцари услышали об этом, отправили послов в Москву (в феврале 1557 г.). Вместо переговоров у них спросили: «Привезли ль они дань?» и после отрицательного ответа не хотели ничего слушать. Немедленно велено было русским купцам прекращать торги через Ливонию; из Москвы послали заложить город в устье Наровы, для торговли с ганзейцами мимо рыцарских земель, и начали готовить войско. Возвращение послов из Москвы и угрозы Иоанна поздно показали рыцарям всю неосторожность их поступка. «Кто принуждал вас давать мне присягу, утверждать договор о дани? Исполняйте же присягу, данную вами, или я найду средства принудить вас!» – говорил Иоанн. Магистр Фирстенберг, старый воин, заступивший место Галена (умерш. в мае 1557 г.), решился принимать оборонительные меры, заключил союз с Польшею, но просил Иоанна позволить приехать в Москву послам ливонским. Уже войско русское двигалось; повсюду, на пути в Москву, послы видели ратные приготовления. Но когда они объявили, что Дерпт готов платить дань, только просит облегчения, Иоанн согласился на новое условие, написал новый договор и потребовал немедленной платы по этому договору. Послы объявили, что денег с ними нет. Иоанн велел позвать их на обед и поставить перед ними пустые блюда. Послы спешили уехать из Москвы. В страхе люди бывают суеверны: какой-то юродивый пугал тогда самых храбрых рыцарей, ходя по селам и городам, и проповедуя, что он послан возвестить гибель за грехи и гнев Божий. Но рыцари не думали, однако ж, чтобы исполнение угроз Иоанна последовало столь быстро. Еще ничего не изготовили для защиты Ливонии, когда (в январе 1558 г.) Шихалей, Глинский, Даниил Захарьин, Даниил Адашев, Алексей Басманов, Иван Шереметев, с русскими и татарскими дружинами, вознесли меч над землями рыцарей, запалили огнем города, и среди лютой зимы предали жителей всем ужасам свирепого грабежа.

Беспечность защитников Ливонии была так велика, что весть о нашествии русских застала на великолепной свадьбе какого-то ревельского обывателя главнейших чиновников и лучшее дворянство орденское. Не осаждая крепостей, русские сожгли посады городов Нейгауза, Киремпе, Мариенбурга, Курслава, Ульцена, Алтентурна, Фалькенау, Конгота, Пиркеля, были в 30 верстах от Ревеля, в 50 от Риги, разогнали отряд войска, встретившийся близ Везенберга, прогнали вылазку, сделанную из Дерпта, и безопасно ушли в Ивангород. Отсюда русские воеводы писали к магистру, что он сам виновен в бедствиях своей земли, ибо царь казнил Ливонию за клятвопреступление, и если рыцари хотят покаяться, то могут еще бить челом государю, по воле которого удержаться от нового похода. Рыцари собрались в Вендене, спорили между собой, решились отправить послов к Иоанну и просить мира. Но неосторожный поступок жителей Нарвы разрушил все их предположения. Пьяные немецкие воины вздумали стрелять со стен Нарвы в Ивангород. Иоанн велел расплатиться за обиду. Князь Темкин явился в окрестностях Валка, разбил отряд неприятельский, выжег несколько селений. Нарвский гарнизон безрассудно возобновил пальбу в Ивангород; русские пушки загремели; Нарва загорелась, жители просили пощады и немедленно отправились с повинною головой в Москву. От посланных требовали выдачи фогта нарвского, на приказ которого ссылались жители; кроме того, Иоанн объявил, что отныне, в предупреждение зла, Нарву должно уступить России. Спасая несчастную отчизну, посланные согласились. С них взяли присягу в подданстве, а ивангородские воеводы немедленно потребовали сдачи Нарвы.