Степан Злобин - Салават Юлаев

Тогда Салават стал еще свирепей в расправах с беглецами-изменниками...

- Погиб Казак-падша, - наконец поверив несчастью, говорил Салават Кинзе. - Урусы в покорность пришли... Как теперь будем держаться? Сейчас у нас еще десять юртов - это немалое пламя, из него можно раздуть пожар. Кинзя, надувай свои бабьи щеки! Дорогой мешок, дуй сильней, помогай ветру!

Но ветер утих и совсем не раздавал восстания. Оно слабело день ото дня. Рыскавшие всюду отряды правительственных войск забирали по деревням молодцов, брали под стражу, иных казнили на месте, расстреливая из ружей и вешая на деревьях. По Белой и Каме плыли виселицы, на них качались трупы повстанцев.

Несколько правительственных отрядов, переходя от деревни к деревне, уже в начале октября расположились вблизи заводов, где Салават должен был бы пройти к родным местам.

Командиры отрядов выслали разъезды, чтобы следить за движением башкир.

Все меньше становился, все быстрее рассеивался отряд Салавата. Наступила морозная зима, уже нельзя было жить в кошах, бродить по лесам.

Генерал Фрейман вошел в Башкирию "для водворения покорности". Его батальоны проходили по селам и деревням, вылавливая отдельные кучки отбившихся, от Салавата и разбредавшихся по домам башкир.

Салават сознавал, что на зиму он должен оставить войну, что приходится смириться. Иначе было в прошлую зиму: тогда довольно было прийти в любую деревню, чтобы встретить добрый прием и радушную хлеб-соль. Теперь иначе: в редкой деревне за самые большие деньги давали съестное. Все были ограблены, обобраны проходившими войсками, большинство крестьян не сеяло хлеба, находясь в войсках Пугачева, большинство не косило травы.

Настал день, когда в отряде Салавата осталось меньше ста человек.

- Поезжайте к Юрузени, - сказал Салават, - я вернусь дней через пять.

- Я с тобой, Салават, - заикнулся было Кинзя, но осекся, заметив гневный взгляд друга.

Салават в тот же день уехал. Уже лед стал на реках, и Салават переезжал реку по хрупкому, ненадежному льду.

Он мчался к Табынску два дня. Поздно вечером подъехал к знакомому дому на окраине. Постучал у окна.

- Кто здесь? - спросил за окном избы женский голос.

- Я, Салават.

Женщина в испуге отшатнулась. Это была Оксана. До нее долетел ложный слух, что Салават убит. Она даже всплакнула несколько раз, и слезы принесли ей легкость такую, какой не было раньше: теперь уже никто, кроме судьбы, казалось, не был виновен в том, что родившийся мальчик растет без отца. Отца нет в живых!

И вдруг явился отец.

Оксана отперла, поняв, что если пришел - значит, не из могилы, но в тот же миг другой страх одолел ее: кругом рыщут солдаты, вламываясь во все дома, где были "бунтовщики". Оксанин отец не вернулся домой. Где он пропал? Может быть, убит под Казанью, не то под Царицыном, да, может, и не убит, а сидит где-нибудь в каземате. Где бы он ни был - все знали, что он ушел с Пугачевым, и, конечно, солдаты ворвутся и в дом кузнеца и в кузню...

- Откуда ты? Солдаты в селе! - с ужасом прошептала Оксана. - Изловят! Скорей уходи!..

- Малай у тебя или девка? - с порога спросил Салават.

- Мальчонка... Да не студи ты избу! Входи, коль пришел.

Салават вошел. В облаке пара, ворвавшегося вместе с ним, он увидал люльку и прямо шагнул к ней.

- Куды с морозу? - крикнула Оксана, отталкивая его.

Салават сел на лавку.

- Едем со мной - женой моей будешь... Хотел сватов послать, да такое время: еще сватов по дороге поймают... Едем так, без сватов...

- Что плетешь-то ты, нехристь! - оборвала Оксана.

- Не пойдешь? - спросил Салават, словно бы даже с угрозой.

- Знамо, нет!.. Кабы ты крещеный...

- Малайку тогда заберу.

- Ишь, умник!.. Ты сам роди! - огрызнулась она, закрывая всем телом ребенка.

- Ну, латна, до утра думай-гадай.

- Нечего ждать утра! Не пойду в мухаметки. А ты, чай, и утром все нехристем будешь!..

- Малайку ведь жалко, - просительно и уже неуверенно произнес Салават. - Ведь как без отца ему жить!

- Без отца не будет! - со злым задором возразила Оксана. - Я ему русского татку возьму!

- Его крестила?! - спросил Салават быстро и горячо.

- Нет еще, у нас поп убег, крестить некому. Погоди, вот вернется...

- Чтобы сын Салавата крещеный? - Салават в возмущении вскочил - и вдруг замолчал. Он услышал, что с улицы в сени входят какие-то люди. Салават отшатнулся за выступ широкой печи.

Оксана бросилась к двери, чтобы ее запереть, но ее распахнули снаружи, и в тот же миг Оксану схватили чьи-то крепкие, грубые руки.

- Стой, красавица, стой! - Через порог шагнул офицер с двумя казаками, один из которых держал Оксану за руки, вывернутые за спину.

Салават понял, что попался в облаву, и притаился за печью.

- Где отец? - спросил офицер.

- Почем я знаю? Схватили злодеи да увели, а куда девали - не знаю. Может, повесили, может, и из ружья застрелили...

- А молодца-башкирца ты принимала, он где? - продолжал офицер.

В эту минуту казак, верно, сильнее вывернул руку Оксаны.

- Ой, пусти! Не знаю, где... Был, да ушел... Не ходила же я за ним... Ты бы пришел - и тебя накормила бы... Почем я знаю, какой башкирец? Их весь год как собак тут шло!..

- А чья лошадь стоит во дворе? - грозно спросил офицер.

Салавату хотелось выскочить из-за печки, перебить незваных гостей и взять с собой Оксану. "Теперь уж ей некуда будет деться - пойдет!" - подумал Салават, но, не видя, как вооружены пришельцы, он не решался оставить свою засаду.

- Чья лошадь? - повторил казак, видимо, снова выкручивая руку Оксане.

- Ой, ой! Моя лошадь!.. Ой, пусти, моя!.. - вскрикнула женщина.

- Вот мы сейчас хозяина-то пошарим, - сказал офицер. - Ну-ка, Чарочкин, живо сюда понятых.

- Не успеет стрижена девка косы заплесть! - выкрикнул, выходя, казак.

- Дверь закройте, ироды, мальчишку мне заморозили! - простонала Оксана. - Ой, больно, ой!..

- Терпи - атаманом будешь, - ответил мучитель.

Салават понял, что действовать надо быстро. Холод, обдавший ноги, колеблющееся пламя светца - все показывало, что дверь отворена, сейчас их в избе только двое... Он выскочил из-за печки. Крик насильников колыхнул пламя. Прежде чем кто-то из них успел выхватить оружие, Салават бросился на офицера и ударил его в грудь кинжалом. Тот свалился без крика. Казак схватился за пистолет, но Салават рассчитал все заранее: с железной печной заслонкой в руках он ринулся на казака. Тот выстрелил. Салават ударил его заслонкой по голове и, когда рухнул казак, еще раз ножом.

Оксана стояла, жадно глотая воздух, с каким-то детским испугом глядя на Салавата. Лицо ее было бледно, даже самые губы вдруг побелели как снег.

- Живо, бежим! - сказал Салават, сжав ей руки. - Бери малайку! - Но, не успев ответить, она еще раз схватила ртом воздух и молча упала, глухо ударившись головою об пол. У губ ее показалась кровь.