Степан Злобин - Салават Юлаев

Салават запер дверь и метнулся к ней. Сорочка на груди ее пропиталась кровью. Он разорвал сорочку и понял: казачья пуля случайно пробила ей сердце.

Некогда было возиться с мертвой - ей уже было ничто не страшно. Остался сын. Несколько упущенных мгновений могли ему стоить жизни... Салават подскочил к люльке, схватил младенца, торопливо завернул его во что попало и стал, прислонясь к стене, у самой двери. В ту же минуту послышался разговор во дворе и шаги по ступеням. Дверь распахнулась, казак с понятыми вошел в избу. Салават выстрелил в затылок казака, всплеснувшего руками при виде убитых товарищей, и выскочил за дверь. В сенях он положил ребенка на пол и уперся плечом в дверь. Понятые дергали ее изнутри.

- Сиди тихо. Всех перебью! - угрожающе, приглушенным голосом произнес Салават.

Дергать перестали. Салават взял стоявшее в сенях коромысло, припер им дверь, поднял сына, скользнул во двор, быстро вскочил в седло и помчался по снежной, освещенной луной улице, прижимая к груди плачущего младенца. Уже в конце улицы он услыхал сзади крики. Он ударил коня нагайкой. Ребенок заплакал сильнее, и ветер свистнул в ушах.

- Молчи, Салават-углы. Батыром будешь, как вырастешь... Привыкай жить в седле, - бодрил Салават малютку, поспешая к переправе через реку.

Когда Салават решил, что не так уж легко его настигнуть, он убавил рысь и запел новую для него песню, с новым небывалым напевом:

Маленький сын, сын батыра,

Внук месяца, теплый кусочек,

Не плачь у сердца своего отца,

Ведь девять месяцев молчал ты

под сердцем матери.

Зачем плачешь, о чем плачешь?

Вырастешь ты, мой цветок,

Среди правоверных.

Слава отца заменит тебе молоко матеря,

Песня о войне будет первой твоей песней,

Дума о свободе - первой думой...

Ай-гай, Салават-углы,

Сын орла и племянник месяца.

Ребенок замолк, убаюканный ли песней, утомленный ли качкой. В лесу завыл волк. Салават остановился, зарядил пистолет и снова пустил коня рысью.

Не надеясь только на силу и страх, наводимый казнями, правительство Екатерины после поимки Пугачева обещало прощение повстанцам, являющимся с повинной. Им выдавали "ярлыки", охранявшие их дома от разорения карательными отрядами.

В Челябинской крепости, в помещении Исетской провинциальной канцелярии, что ни день толпились русские и башкиры, приносившие вины свои перед начальством.

Штатских чиновников в канцелярии сменили офицеры, прибывшие из Москвы и Петербурга. На них была возложена ответственная миссия - восстановить доверие к правительству, разрушенное местными чиновниками мздоимцами, взяточниками и вымогателями.

За зеленым сукном канцелярского стола сидел офицер, принимая просителей. Рядом с ним находились переводчики - татарин, черемис и чуваши, для беседы с бунтовщиками из "инородцев". В той же комнате за другим столом сидел второй офицер, помоложе. Он сам никого не принимал и ведал лишь регистрацией волостей и селений, пришедших в покорность. На громадной ландкарте он ставил кружки, отмечая покорные императрице места. И с каждым днем ему становилось труднее искать между ярких кружков бледные пятнышки непокорных. Когда он начал свою работу, было иначе. Во множестве бунтовщицких селений редкие яркие кружочки пришедших в покорность были отчетливо видны. Перед юным штабным воителем, облеченным в мундир и доверие, как ни перед кем другим, ярко и выпукло представала картина угасания пугачевского восстания, и, размещая свои кружочки по полю ландкарты, он воображал, что никто другой, а именно он, собственной своей рукой и гусиным пером, обмакнутым в киноварт, приводит провинцию в покорность императрице... Потому с молодого лица его не сходило выражение победоносца.

Чтобы произвести впечатление на мятежников и потрясти их спокойствием и великолепием империи, комната, где принимали желающих изъявить покорность, была по убранству отлична от воеводских канцелярий того времени: столы были покрыты зеленым сукном с галунной обшивкой и кистями, по полу настланы ковры. Офицеры сидели в мундирах, украшенных аксельбантами и орденами. При входе стояли навытяжку часовые у каждой двери. Рядом с канцелярией помещались две небольшие комнатки, в одной из которых сидел поп с евангелием и крестом, в другой - мулла с Кораном для приведения бывших бунтовщиков к присяге. В обмен на присягу они получали "ярлыки" на мирное проживание дома.

Молодой, рослый, чернобородый башкирин вошел в канцелярию. Привычно склонившись, он скинул у входа уличную обувь и в комнатных мягких сапожках, сильно хромая, прошел по ковру к столу. Вынув из шапки бумагу, он поклонился и протянул ее офицеру.

- Чего? - спросил офицер.

- Я сама сговорил двеста человек бунта кончать. Котор человек кончал, тут писал. Теперь наша юрт бунтовщик нету. Двеста ярлык давай, - ответил башкирин.

- А ты сам кто же будешь?

- Юртовой писарь, ваш благородья.

Офицер придвинул к себе толстую книгу.

- Какого юрта? - спросил он.

- Шайтан-Кудей, - опустив глаза, ответил башкирин.

- Эге-э... - протянул офицер, быстро найдя нужные записи. - Постой, постой... - бормотал он, перелистнув страницу и водя пальцем по строчкам. Постой, постой... да в вашем юрте самый главный вор Салават... - сказал офицер. - А кто у вас старшина?

- Отца Салаватка, Юлай. Тоже вор. Весь юрт наш просит: новый давай старшина... - обратился с поклоном писарь.

- Кинзя тут еще... Еще хан какой-то... - бормотал офицер, просматривая страницу. - Вот так гнездо! - заключил он.

- Самый гнездо! - подтвердил писарь, - Айда, посылай наша юрт свой солдат. Тихо жить хочим.

- Voulez vous voir le pretendant au trone de Bachquirie? - обратился по-французски старший офицер к молодому.

- Eh bien? - подняв голову от своей ландкарты, откликнулся тот.

- Voila*, - кивнул старший на Бухаира.

______________

* - Хотите видеть претендента на трон Башкирии?

- Ну?

- Вот он.

Перед ним лежала страница, где были записаны имена и приметы бунтовщиков.

"Ростом велик, волосом черен, бородой - тоже. Глаза черны и злокозненны, брови срослись, силен, станом тонок, на левую ногу хром..." читал про себя офицер.

- Садись, - обратился офицер к писарю и указал на стул.

- Рахмат. Как сидеть с такой господин-благородьям? Наша так латна... Писарь склонился в слащавом поклоне.

- Садись, хан! - неожиданно резко сказал офицер.

Обалдевший, испуганный и убитый Бухаир опустился на стул.

- Старшиной хочет быть? - в упор спросил офицер.

Бухаир поглядел на офицера. Он пришел сюда, чтобы перехитрить начальство, не ожидая, что здесь могут его узнать. Если бы скромно, покорно он не сложил оружия и оставил хотя бы один только нож, - он сумел бы пробиться... Но нет. Теперь он был узнан. Бежать?.. Куда? У ближайших дверей схватят...