Степан Злобин - Салават Юлаев

И никто не успел понять, что творится, как Гульбазир схватила за ворот Бухаира и с неженской силой толкнула его в дверь, так что не ожидавший этого писарь вылетел в сени.

- Отец сказал - пошел вон из дома, собака! - гневно сказала вслед ему Гульбазир, еще не зная, о чем идет речь.

Бухаир повернулся к ней, горящий негодованием и стыдом. Бешенство исказило его черты, он сжал кулаки и подступил из сеней к порогу.

- Драться хочешь? Давай подеремся, пожалуй! - насмешливо и со злостью воскликнула Гульбазир. - Дай-ка палку, атай, - сказала она, обратясь к Рустамбаю, и взяла из его рук старшинский посох...

- Шлюха! - выкрикнул Бухаир. - Ты спуталась о Салаватом, нечистая девка, а он над тобой смеется. Он крестился и взял Пугачиху в жены. Дочь Пугача увезла его навсегда...

Гульбазир, подняв посох, шагнула за ним в сени, Бухаир хлопнул дверью и выскочил вон.

Амине казалось, что уже все возвратились по домам, что война внезапно и непонятно как вдруг началась, так вдруг и утихла, подобно небесной грозе, необъяснимо насланной аллахом. Возвратились к домам с войны оба мужа живших в ее доме женщин. Все вернулись, а Салавата все нет... Теперь Амина взяла к себе в дом глухую старуху, да каждый день заходила к ней Гульбазир, с которой вместе они гадали о возвращении Салавата. Амина вспоминала песни, которые складывал Салават, пела их, и Гульбазир научилась по ним складывать песни. Среди них была песня про ягоду и жаворонка:

Спеет ягода под листиком в лесу,

Жаворонку бережет свою красу.

Жаворонок запевает на заре

И до ночи не опустится в лесу.

Поутру слеза на ягоде блестит:

- Ай, высоко жаворонок мой свистит,

Для него я сладким соком налита,

Что ж ко мне мой непоседа не летит?!

Амина постоянно мурлыкала эту песню, представляя себя ягодой, а Салавата жаворонком, когда вдруг ее поразила мысль, что песню о жаворонке сложила про Салавата Гульбазир. И, охваченная ревностью, Амина холодно встретила подругу.

- Бесстыдная ты! - сказала она. - Про кого ты сложила свою песню? Не к тебе, не к тебе прилетит жаворонок! Ко мне прилетит!.. Почему ты не хочешь идти за брата? Бухаир тебя возьмет в жены. А что ж из того, что хромой? Он писарь, он грамотный, умный, богатый!..

Гульбазир перестала ходить к Амине. Маленькая жена Салавата осталась с глухой, молчаливой старухой...

Еще спустя несколько дней возвратился в деревню и сын старухи, бывший, как все, на войне. Старуха ушла жить к сыну, и Амина осталась совсем уж одна.

Тогда к ней снова пришла Зейнаб, жена Бухаира.

Песенка, из-за которой поссорились Амина с Гульбазир, не сходила с уст Амины.

- Все поешь да тоскуешь? - сказала Зейнаб. - Всю жизнь не сидеть вдовой!

- Как вдовой?! Что ты слышала? Что? Кто сказал?! - вскинулась Амина, схватив ее за руки.

- Кто мне сказал? Никто ничего не сказал. Говорю, что все знают.

- Что? Что знают?! - в отчаянии допытывалась Амина у невестки.

Зейнаб отняла у нее свои руки.

- Да кто чего знает? Никто ничего не знает! - успокоительно сказала она.

- Ты сказала, что знают! - настаивала Амина.

- Все знают, что я. Я знаю, что все, да все ничего не знают... А что от тебя-то скрывать, и тебе пора знать, что все знают, - хитро заключила она.

- Врешь ты, врешь! Никто ничего не знает, и ты ничего... Пришла мое сердце терзать!..

- Я знаю, что ты уж два года сидишь без мужа, штопаешь старый бешмет Салавата да песни поешь. А кому он нужен, старый бешмет? Шла бы к нам в дом. У брата вон сколько в доме работы, а я всюду одна поспевай! Юлая схватили на днях. Того и гляди - всю родню заберут солдаты. Все равно тебе никогда Салавата не видеть. Пошла бы к нам в дом, и наветов бы не было никаких: никто не сказал бы, что мы Салавату родня, - а так и живешь день и ночь под страхом.

- Тебе что за страх? Муж твой дома!

- Нынче дома, а завтра скажут, что Салаваткин свояк, да схватят его в тюрьму, ноздри вырвут да уши обрежут - того и жду!..

- Салават воротится с войском. Солдаты все разбегутся. Царь Салавата любит! - воскликнула Амина.

- Дура ты, дура! - смиренно, с сожалением в голосе возразила Зейнаб. Ваш царь был не царь, а простой обманщик. Связали его и к царице теперь повезли. Царя твоего самого-то повесят, и Салаватка того не минует. Всем, кто был за царя, тем головы срубят, а вдовья-то доля, ты знаешь, какая?!

- Не зря говорят, что невестка золовке змея! - с жаром сказала Амина. Не с голоду, а со злости жалит! Никогда я к вам в дом не пойду, а пойду к отцу.

- К Юлаю в дом ворвались солдаты, все перерыли, пограбили сколько!.. сказала Зейнаб. - Ты живешь - головой под подушку зарылась, не слышишь, не видишь того, что вокруг. Затем я к тебе и пришла. Юлаевы жены с ребятами сами попрятались по соседям. Солдаты в лесах всюду рыщут, в горах... К тебе в дом придут, тебя схватят. Бросай все, иди к брату в дом. Он примет тебя. Салавату ты все равно не нужна. У него теперь русская баба и сын.

- Как так - сын? Какой сын?! Откуда?! - жарче прежнего воскликнула Амина.

Зейнаб поняла, что стрела угодила Амине в самое сердце.

Мысль о соперничестве с женщиной всегда привычна женщине-мусульманке. К унижениям многоженства ее приучили века, но соперничать с чужим сыном ей, бездетной и, как ей казалось, бесплодной, - это было и ново и страшно.

- Сын русской бабы, дочери самого Пугачева, - подтвердила Зейнаб.

И тут же, не зная сама, откуда брала эту ложь, она начала плести враки:

- Салават увез от нее мальчишку. Он думал его привезти домой, но Пугачиха его догнала. Она не выпустит Салавата. Она зовет его снова идти за русских, опять бунтовать. По русским законам бывает только одна жена. Сегодня она увезет его к русским. Если бы ты не была бесплодна...

- Ты врешь! Врешь! Выдумка все. Нет никакой жены, никакого сына... перебила невестку Амина. И чем более страстны были ее уверения, тем больше сама она верила в правоту Зейнаб. Ей уже рисовались и русская жена, и ребенок ее, голубоглазый и белокурый, какие не раз проходили деревней, какие жили на заводах... - Ты врешь! - заключила она со всем жаром и в то же мгновение поверила до конца.

- О своих делах узнавай всегда у соседки, - с насмешкой заключила Зейнаб. - Я вру, что Салават женился на дочери Пугача, вру, что сын родился, что сын у бабая на пасеке, я вру, что по русским законам бывает только одна жена, что Пугачиху ищут солдаты, что завтра она увезет Салавата с собой в чужие края...

Амина бежала на пасеку, к старику, словно зажженная неугасимым огнем. Ей казалось, что сами следы ее ног дымились. Если бы было в ту пору темно, ее глаза светились бы, как волчьи, зеленым огнем.

- Русская баба? Какая русская баба? Нет русской жены, - уверял Амину побитый старик, не впуская, однако, ее в избу.

- Все знают, все говорят, - настаивала Амина. - Чей сын у тебя в избе?