Степан Злобин - Салават Юлаев

Старик потупясь молчал.

- Ну, что же - малайки нет? Нет малайки в избе у тебя?! - настойчиво наступала она.

- Есть, - со вздохом признался старик.

- Чей сын? Салавата сын? - допрашивала Амина.

Старик опять промолчал, но молчание его было хуже ответа. Для Амины молчание это означало, что есть сын, что есть русская баба, дочь самого Пугача, что она увезет с собой Салавата и окрестит его, если еще не успела крестить до сих пор... И она взмолилась, глаза ее увлажнились и голос дрожал.

- Бабай, скажи мне, где Салават! Я ведь жена ему. Я - жена, не она, не русская шлюха... Разве ты сам не веришь в единого бога, что отдаешь Салавата в руки неверных?.. Она заставит его креститься... Скажи мне, дедушка...

- Ты пойдешь к нему - за тобою враги пойдут, найдут Салавата, убьют, возразил старик.

- Я не пойду, скажи, - страстно молила Амина. - Скажи, не пойду, хочу только знать... только знать... мне нужно, как воздух...

- Нельзя, кыз... кыз...*

______________

* Кыз - девочка, девушка.

- Не скажешь? Проклятый старик, не скажешь? - холодно и бесстрастно спросила она и вдруг из молящей смиренницы превратилась в разъяренную рысь. - Тогда я сама пойду искать всюду, пойду по лесам, в пещеры, в ущелья, всюду стану кричать, стану звать: "Салават! Салават! Салават!" Пусть за мной ходят солдаты, пусть найдут его с русской поганкой, пусть их обоих удавят, посадят на кол... Пусть сына их бросят свиньям, я готова сама задушить эту пакость... Пусти - задушу! - рванулась она в избу.

Старик преградил ей путь.

- Кишкерма, к'зым...*

______________

* Тише, моя девочка...

- Задушу!! - закричала она. - Побегу кричать: "Салават! Здесь Салават!" Побегу к солдатам, скажу оцепить леса, чтобы заяц не пробежал, чтобы мышь не могла проскочить...

- Не шуми! Тише, тише! - взмолился старик. - Всюду уши. В лесу тоже могут быть уши...

- Пусть уши! Пусть слышат! - кричала она, перебив его. - Я буду кричать: "Тут, тут Салават со своей Пугачихой!.."

Голос Амины сорвался. Она захлебнулась собственным криком. Со стеснением в груди, обессиленная, поникла, села на землю, заплакала по-ребячьи.

- Бабай, не мучай, скажи мне... Я буду молчать, буду знать и молчать, как рыба, и не пойду к нему, только ты не скрывай от меня, от жены, где мой Салават... Нельзя от меня скрывать... Сердце кричит, не я... Скажи мне...

Старик закашлялся и отвернулся.

- Каменным надо быть, чтобы тебя не услышать, - признался он. - Мое сердце не камень, я стар, потому и слаб, но мне нельзя уступить. Не за себя - за Салавата страшусь... - говорил старик.

Амина слушала молча, поникнув к земле, как сломанный стебель. Речь старика казалась ей бесконечной, мучительно длинной. Она поняла, что уже не добьется его согласия, и молчала. Только горло ее сдавило и пальцы срывали и комкали осеннюю бурую траву...

- Я скажу ему сам о твоих слезах. Нет никакой русской бабы, кыз... И Салаватово сердце не камень, он любит тебя, он придет к тебе сам...

- Сам?! Ко мне?! - закричала она, с благодарностью обхватив ногу пасечника и припав щекою к его сапогу.

- Кишкерма. Не кричи, девчонка!.. Придет твой муж... Я уже стар. Не мне растить его сына. Его матери нет в живых, ее убили солдаты. Ты будешь единственной матерью Салаватова сына, возьмешь его. Он сам принесет к тебе... Молчи, к'зым... - остановил старик, заметив, что она хочет что-то сказать, - сиди дома, ночью не зажигай огня. Он придет.

Она шла обратно в деревню счастливая. Тихо улыбалась она самой себе. Только углы ее губ едва тронуло счастье, веки были опущены, но если бы вскинула она вверх ресницы, теплая радость лучами брызнула бы из ее глаз и озарила все...

Амина ждала Салавата, как жениха... Она побежала к соседям, чтобы сосед пришел к ней зарезать барашка, сделала тесто для бишбармака, раскатывала быстро и гладко трясущимися от волнения руками... Терла сыр для шурпы, месила крутое тесто, бросала в кипящее сало с медом, готовя чекчак.

Соседки заглядывали в ее окно. Вдруг понадобилось каждой из них что-то взаймы. Одной - соли, другой - муки, третьей - большой тухтак, четвертой корыто...

Самой Амине понадобилось занять чаю. Она зашла в один, в другой, в третий дом... Чаю не было ни у кого.

- У муллы или у писаря есть - попроси, - посоветовали соседки. - Твой брат всегда пьет чай. У него стоит русский начальник - наверно, есть чай.

Амина решила лучше остаться без чая, чем зайти к Бухаиру. Но Зейнаб поймала ее на улице.

- Ищешь чаю, а не зайдешь ко мне, - сказала она. - Идем, я тебе дам чаю. Дождалась? - шепотом значительно спросила она Амину.

- Кого? Что ты!.. Кого? - сделав вид, что не понимает, в испуге воскликнула Амина.

Зейнаб ничего не ответила и хитро, понимающе засмеялась.

- Просто соскучилась, чаю давно не пила. Знаешь сама - все дома сижу, все дома, - залепетала Амина, испугавшись, что сама себя выдала.

На огне в избе Бухаира кипела вода. Чай был заварен.

- Садись, - предложила жена Бухаира, - куда спешишь?

Чтобы не выдать себя, Амина села пить чай. Как отказаться, когда сказала, что хочет чаю... Зейнаб догадается!.. Жена Бухаира была щедра. Она наливала одну за другой полные чашки.

- Пей, пей, сестра, - угощала она, подставляя сливки и подвигая мед и чекчак.

- Битты, джатяр... Исьме*, - отнекивалась Амина, но жена Бухаира была все ласковей с каждой минутой.

______________

* Хватит, не пью больше.

Вырвавшись наконец, Амина вернулась домой с драгоценной щепоткой зеленого душистого чая. Все было готово к встрече желанного гостя...

Но вдруг ей стало тревожно. В избе скреблась мышь или крыса, все время казалось, что кто-то глядит за ней, кто-то ходит вокруг избы, кто-то дышит с ней рядом... В сомнении она даже переложила подушки, ковры и паласы, чтобы увериться в том, что никто не забрался в избу, пока ее не было дома.

Смешно! Кому было забраться?!

Она насурьмила брови. Румянить щеки? Она поглядела в зеркало. Щеки пылали огнем - сама кипучая кровь нарумянила их. Глаза сияли, как звезды... Амина еще никогда но видала себя такой красивой, как в этот вечер. Она надела старинное монисто. В нем были персидские тамуны, индийские рупии, турецкие и арабские серебряные и золотые деньги. Они поблескивали и тихонько звенели при каждом дыхании. Серьги из любимой Салаватом бирюзы, какие носит всегда Гульбазир, украсили ее маленькие уши... Она подразнила себя языком...

Старик сказал - ожидать без огня. Нет, это немыслимо! Как угасить огонь и укрыть от любимого всю свою красоту?! Разве может быть русская, дочь Пугача, так красива?!

Занавесить окна!

Два плотных паласа она повесила, чтобы никто не увидел из окон света.

Бишбармак клокотал на очаге, наполняя избу душистым и вкусным паром.

Салавата все не было.

Уже наступила глубокая ночь. Амина не раз выглядывала на улицу. В окнах соседей повсюду меркли огни пучины. Наконец погас и последний свет в окне Бухаира...