Пантелеймон Кулиш - История воссоединения Руси. Том 2

Так вели себя казаки с незапамятных времён. Но с некоторого времени засела у них мысль свести счёты с князем Острожским. Всякую такую мысль вырабатывали казаки на Низу, и приносили на приставства и лежи, в сёла, города и панские дворы готовой. Тут она, объявленная новопришедшими с Низу, ходила из корчмы в корчму, с ярмарки на ярмарку, и, подобно тому как перелетные птицы, после долгого перекликанья между собой, после загадочного для нас слетанья и разлетанья, снимутся наконец и летят всем своим обществом, куда надумались, — так совершенно казаки, разбросанные на пространстве одного, двух или трёх воеводств, «згорнутся бывало в купу», явится у них предводитель, под именем гетмана, и начинается казацкий промысел, исканье хлеба казацкого — война.

В 1591 году особенно много шумели казаки по шинкам и корчмам о каких-то своих интересах, до которых не-казакам мало было дела: шумели, как надобно думать, о сеймовой конституции прошлого года; к осени выработалась у них общая мысль, а зимой она от слов перешла к делу. Решено было начать расправу с панами в пограничном городе Белой Церкви. Это было пожизненное владение князя Януша Острожского, Белоцерковского и Богуславского старосты, и вместе с тем волынского воеводы. Наместником или управителем, так называемым подстаростием, Януша Острожского был князь Курцевич-Булыга. В последних числах декабря поднялись казаки с белоцерковских леж своих и двинулись в поход. Много ли их было или мало, не известно, но стало известно, что у них, как говорилось, объявился гетман, и этот гетман был Криштоф Косинский. Выступление в поход часто знаменовалось у казаков только тем, что казаки вигравали по улицях кіньми , приводя в страх женщин и детей; но теперь дело приняло ход более серьёзный. Косинский, в качестве сильного, нагрянул с казаками во двор к подстаростию и, «добившись до его коморы, забрал всю его маетность, в том числе и шкатулу с клейнодами, с деньгами, с бумагами», в числе которых были «мамрамы», или бланки, вверенные князю Булыге старостой для разного рода дел, а также находившиеся у него на хранении привилегии самого князя Василия и сына его Януша на Белоцерковское староство, на Богуслав и на разные другие владения. Протест князя Януша Острожского в луцком замковом суде был первым сигналом опасности, грозившей всему шляхетству от небывалого ещё в таких размерах домашнего разбоя. Но этот протест не был единственный. В 1591 году в Волынском, Киевском и Брацлавском воеводствах столько было грабежей, насилий и убийств по городам, местечкам и сёлам, что король, по донесению князя Константина Василия, прислал из Вислиц в Луцк универсал от 16 января 1592 года, с требованием сведений, что это за люди такие нарушают общее спокойствие, и с повелением, чтоб никто не скрывал их поступков (а это почти всегда делалось, когда король хотел контролировать пограничных жителей в их, так сказать, внутренней политике). Глухо начиналась борьба; не знали, откуда идёт разрушительное движение, и какова собственно цель его. Если она была кому известна, то разве одному князю Василию, которого манифестации выражали большую тревогу. Что делал Косинский в течение весны, лета, осени 1592 года — не известно, но надобно думать, что он продолжал вооружаться и распространять везде казацкий пр исуд. Осенью выдан был князю Василию из королевской канцелярии на сейме подтвердительный лист на его протестацию о том, что киевский и белоцерковский замки находятся в разорённом состоянии, что низовые казаки несколько раз находили на Киев и его замок, забирали насильно пушки, ружья, огнестрельные снаряды и никогда их не возвращали, и что в случае какой нибудь случайности, он, князь Острожский, снимает с себя всякую ответственность. Вслед за этим, по его оповещению об угрожающей опасности, в самом начале 1593 года, волынские дворяне прекращают с общего согласия все судебные дела свои, потому что казаки, вторгнувшись в Киевское и Волынское воеводства неприятельским обычаем, овладевают королевскими и шляхетскими замками, убивают и мучат людей, жгут и опустошают хозяйственные заведения и, что всего ужаснее, принуждают к присяге на повиновение казацкому войску не только мещан и селян, но и мелкую шляхту, а непослушных держат у себя под арестом. Король, по донесению Василия Острожского, со своей стороны, прислал универсал ко всем дигнитарам и урядникам воеводств Киевского, Волынского и Брацлавского, чтоб они съезжались в Константинов со своими ополчениями на помощь к князю Острожскому против своевольных казаков. Паны съезжались, однако ж, медленно и неохотно; а казаки усиливали войско своё панскими слугами и теми людьми, которым домашняя война представляла случай поживиться чужим добром. Были между панами и такие, которые, не надеясь на обычное правосудие,выпрашивали у Косинского отряды казаков и нападали с ними на своих соседей. Восстание Косинского было всего опаснее именно с этой стороны. Ссориться местной шляхте с казаками было и невыгодно, и неудобно, и страшно. Казаки на Украине были более или менее люди свои, — и Бог знает, до каких размеров дойдёт их вербовка; их можно было воевать смело только постороннему войску. Напрасно Сигизмунд III разослал воззвания к жителям трёх пограничных воеводств об отражении врага, попирающего права короля и Речи Посполитой. В Константинове собралось ополчение ничтожное, а у Косинского, слышно, было уже тысяч пять войска, с артиллерией, добытой в королевских и панских замках. К нему подошли и с Низу сечевые братчики. Видя это, князь Януш Острожский бросился в Тарнов и навербовал там чужих людей против казаков, а несколько рот пехоты вызвал из Венгрии. Косинский, между тем, спокойно жил в Острополе, недалеко от Константинова, и правил окрестностями, в качестве представителя казацкой республики. В Польской Речи Посполитой это не было явлением чрезвычайным. «У нас», говорил король, жалуясь перед сеймом 1615 года, «кто хочет, может собрать войско; когда захочет, может распустить знамя и, не обращая внимания на законы, предводительствовать по собственному усмотрению». [19]Косинский, как шляхтич, как człowiek rycerski, делал то самое, что позволял себе пан Стадницкий, пан Опалинский и множество других панов, захватывавших чужие староства, замки, даже церкви и костёлы, в удовлетворение своему измышлённому праву. Вся разница была в идее. Идея провозглашённая Косинским была — распространение присуду казацкого на шляхту и не-шляхту, страшная идея, но никто не отваживался или не имел сил восстать против демагога. Так миновала зима. На пр овесни 1593 года появились иноземные ополчения князей Острожских. Не дожидаясь их в Острополе, Косинский, по каким-то соображениям, двинулся к Тернополю и окопался в местечке Пятке, как в наиболее удобном для защиты месте. Однако ж не допустил панов до приступа, встретил их в поле. Вместе с Янушем Острожским шёл на казаков и черкасский староста Александр Вишневецкий, а с ним — и некоторые волынские помещики. Они нашли казаков уже отаборенными в поле. По рассказу Бильского, прежние встречи острожан с казаками Косинского были неудачны, а потому ополченцы наступали на казаков нерешительно. Князь Януш ободрил их речью и собственным примером; завязалась тогда горячая битва. Копейщикам удалось разорвать возы и вломиться в табор; казаки отступили к Пятку, и острожане «всекли» их в самую брону. Дело происходило, как уже сказано, на пр овесни(ранняя весна); в поле лежал глубокий рыхлый снег; малорослые казацкие кони тонули в снегу по брюхо, и это дало страшный перевес над казаками панам и рейтарам князя Острожского, сидевшим на крупных лошадях. Косинский потерял 26 пушек и до трёх тысяч народу, как гласила шляхетская молва, всегда склонная к преувеличению. Остались почти все и хоругви «в руках победителей». Ободрённые успехом, они готовились к приступу. 15-го марта Косинский предложил капитуляцию. Он выехал из города и, как рассказывает летописец, упал к ногам князя Януша, прося прощения. Мы не имеем других свидетельств о том, как именно происходило дело, и потому принимаем эту единственную версию. Казаки, данным, князю Константину Острожскому «листом», от 10 февраля 1593 года, обязались: пана Косинского с того времени за атамана не иметь, а тотчас выбрать на Украине на его место другого, не дальше как через четыре недели, а потом быть в послушании королю, находиться за Порогами, на известных местах, не иметь никаких леж, ни приставств в державах и имениях, как самого киевского воеводы, так и других панов, которые находились под Пятком при князьях Острожских. Но о прочих панских владениях в пятковском документе не сказано ни слова; что для нас остаётся загадкой, в виду тревоги правительства о распространении казацкой юрисдикции на шляхту и на низшие слои общества, если не объяснять этого факта тем, что князь Острожский, по духу польской шляхты, действовал, как самостоятельный государь, принадлежавший со своими владениями к составу Речи Посполитой. Надобно притом помнить, как равнодушно отнеслись прочие паны к воззванию князя Острожского. Оградив себя и своих приятелей от казаков, князь Острожский предоставил другим ведаться с казаками в свою очередь. Этим объясняется загадочный факт: что во времена Наливайковщины, казаки гнездятся в городе Ст епане и других владениях князя Острожского, делятся добычей с его должностными людьми, и даже от его имени нападают на усадьбы соседних землевладельцев. Этим объясняется также и отсутствие ополчений князя Острожского в походе Жолковского против Наливайка, хотя, по-видимому, казаки всего больше допекли князю Василию. В повинном листе своём казаки принесли извинение перед Острожским и признали многие благодеяния, которые «его милость всему войску казацкому и каждому казаку порознь оказывал всю жизнь свою»; но тут же сказано, что эти «кондиции поданы казакам от их милостей панов», следовательно вписаны в них и благодеяния. О благодеяниях говорит в подобных случах всякое правительство прижатому в тесном углу бунтовщику, хотя бы этот бунтовщик был Вильгельм Оранский или Вашингтон. Глядя на территорию с точки зрения польского вельможи, Острожский естественно считал со своей стороны благодеянием самое дозволение проживать в своих городах, местечках, сёлах. Но глядя на ту же самую территорию с точки зрения фактических колонизаторов и охранителей Украины, в том числе и Волыни, казаки никак не могли считать князя Острожского своим благодетелем. В этом и вся суть вопроса. Тем же листом казаки обязались беглецов, изменивших князьям Острожским, выдавать и у себя не передерживать, а также возвратить огнестрельное оружие, где бы то ни было взятое в панских владениях, кроме Трипольских, равно и хоругви, коней, скот и другую движимость, а челядь обоего пола, которая находилась при казаках, от себя отослать. Косинский подписал договор «своею рукою» с теми сподвижниками своими, «которые писать умели». Он приложил «свою печать» к листу, а все его товарищи «приказали приложить печать войсковую» и просили панов, которые при этом были, чтоб и они приложили свои печати и подписались. А паны при договоре были следующие: Якуб Претвиц с Кгаврон, каштелян галицкий, староста трембовльский; Александр Вишневецкий, староста черкасский, каневский, корсунский, любецкий, лоевский; Ян Кгульский, войский трембовльский; Вацлав Боговитин, хорунжий земли Волынской; Василий Гулевич, войский володимерский. Замечательно, что в договоре не упоминаются полковники, а только гетман, сотники, атаманьё и все рыцарство Войска Запорожского. Во времена Сагайдачного, в официальных бумагах, являются после гетмана уже полковники, а потом сотники и т. д. [20]На это обращаем внимание потому, что в специальных исследованиях о казаках встречаются такие несообразности, как деление казаков на полки уже во времена Батория, да ещё территориальное деление! Нельзя оставить без внимания и того в пятковском листе, что прощение дано казакам не только по их собственным просьбам, но и «по ходатайству многих затных людей». Этим объясняется, что паны тогда ещё боялись окончательно поссориться с казаками и следовали примеру киевского подвоеводия, князя Вороницкого, который не решился поступить согласно с интересами короля Стефана, когда к нему привели убийц королевского посла, и, вероятно, наперёд условился с князем Михаилом Рожинским, как сделать так, чтоб казаки очутились на воле.