Пантелеймон Кулиш - История воссоединения Руси. Том 2

Прежде всего надобно сказать, что это — личность, всё-таки для нас тёмная, именно потому, что все письменные люди в Речи Посполитой смотрели на Косинского, как на обыкновенного наездника, каких было много между шляхтой, каким случалось бывать и самому князю Острожскому. [17]Может быть, по ту сторону Вислы один только ополяченный русин, своего рода потурн ак, и почуял в новой стае запорожцев, в новом их кличе, в новом движении, нечто зловещее для польского права, для политической системы польской, точно как ручной орёл, один среди множества домашней птицы, чует орлиным сердцем, что говорят между собой, к чему готовятся вольные братья его, — чует и знает, что они «клёктом своим на кости звери зовут»… Бильский предчувствовал и предвидел грозные для шляхты события.

Кто, однако же, был этот зловещий Косинский? Косинский, сколько нам о нём известно, был шляхтич из Подлесья, следовательно принадлежал не к «казакам-чорнякам», а, так сказать, к кадрам Запорожского Войска, которое обязано своим устройством рыцарскому сословию Речи Посполитой и только впоследствии мало-помалу омужичилось. (Заметим, однако ж, что и во времена Боплана казаки не имели ещё физиономии простонародной толпы. «Отправляясь в поход или задумывая о каком-нибудь предприятии», говорит французский инженер, «казаки делаются необыкновенно воздержны; тогда, кроме одежды, нельзя заметить в казаке ничего грубого».) Судя по месту происхождения Косинского и по его имени — Криштоф (а не Христофор), под которым он вписан в русские акты, надобно думать, что он был католик, или же отступник католичества, протестант. (Казаки только в позднейшее время, поссорились с иноверцами, и этому главной причиной были запрашиванья их в церковные братства и настраиванья на вооружённое вмешательство в церковные дела.) Из фамильных документов того времени видно, что в предприятии Косинского участвовали так называемые бояре, эта негербованная шляхта русская, низведённая литовскими порядками до уровня безземельных, эти полу-крестьяне панские, легко превращавшиеся в казаков. В числе бояр участвовал и державца или поссесор села Рожны в Остерском старостве, человек замечательный, — как произведение своего хаотического времени и общества. Он был «рукодайным слугою» Михаила Ратомского, помогавшего первому самозванцу московскому, и сам разыграл роль самозванца в меньших размерах: самозванцы были тогда, что называется, пошестью, которая напала на гражданские общества. [18]В походе Косинского достойно внимания всего больше то обстоятельство, что, овладев Киевом и другими городами воеводства Киевского, которые, при тогдашней беспорядочности польского управления краем, сдавались ему без сопротивления, он забирал там не одно оружие, но и шляхетские документы, именно жалованные грамоты, привилегии и так называемые мемвраны, то есть бланки, для вписания в них королевского или панского наказа, которые тут же уничтожал, а от шляхты, мещан и сельского народа требовал присяги казацкому войску. Что это собственно был за человек, что за характер, недостаточно высказалось; но он первый наметил равноправность на суде, которой через полвека так грозно домогался от всей польской шляхты Хмельницкий. Можно также сказать, что он первый поднял и вопрос о землевладении, который, как мы увидим, играл важную роль в казацких переговорах с королевскими комиссарами времён Павлюковских.

По дошедшим до нас документам видно, что Косинский вначале не обращал на себя особенного внимания, невзирая что был запорожец. Если запорожец или, как тогда говорили, низовой казак — не был занят на Низу рыболовством, охотой и войной с татарами, или лучше сказать — всем этим вместе и попеременно, то он проживал в каком-нибудь панском или королевском имении. Это называлось быть «на приставстве, домовать». Таких людей обыкновенно «ни в чём не остерегались». Казаки на приставствах и на «лежах» были необходимый элемент для тогдашнего общества. В случае ссоры соседа с соседом, они были всегда под рукой, как наилучшее средство решить возникший спор безапелляционно: сила признавалась непреложным законом; а в случае татарского набега, которого надобно было ждать ежедневно, казаки в самое короткое время собирались для дела, в котором по справедливости считались первыми мастерами. Это были, так сказать, чуткие и злые псы, при которых можно было спать и делать всякого рода дела безопасно. Панские дворы редко обходились без казаков, и по сёлам десятая хата наверное принадлежала казаку; её легко было, и узнать по её неустройству, как об этом поётся в думе. Иной казак жил и на собственном займище, отмеренном саблей, — что называется, сидел хутором или зимовником. Но вообще казаков не было заметно между жителями, как войска или корпорации, пока было тихо в краю. Это были те же обыватели: одинаковые с мелкой шляхтой пьяницы, одинаковые с ратаями работники; порой рыболовы, порой пчеловоды, чабаны, будники, винники и броварники: казак, как говорилось, на все лихо здався , и когда приставал к мещанину, то загонял ковалей, кушниров, седельников и всяких иных ремесленников. Таким образом, в данный момент, можно было сказать, что казаков на таком-то пространстве, или в такой-то местности, нет вовсе. Вдруг проносилась какая-нибудь мысль, очень обыкновенная на Украине, но всегда тревожная, и начинала отрывать людей от повседневных занятий; казаки по целым дням просиживали в шинках, корчмах, орандах, пропивая то, что так старательно зарабатывали, и заливаясь, на сколько возможно, в долг, по пословице: не на те казак пъе, що є, а на те, що буде…

говорит «козак-нетяга» в кобзарской думе. Иногда эти собрания оканчивались небольшим походом пана на пана, и в этом случае гетманили сами паны, подобно королевским старостам; но иной раз дело доходило до похода за границу, в Волощину, в Седмиградчину, в Туреччину, а пожалуй и в Московщину. Тогда мирные жители, казацкие приятели, паны и мужики, начинали сильно тревожиться. Казаки, собираясь в поход, требовали с них «стаций», то есть всего, что нужно для похода, а в случае сопротивления, распоряжались по праву сильного. Это были те же баториевские выбранцы: наверное можно сказать, что каждые 20 дворов, согласно Баториеву уставу, снаряжали одного казака; но иногда с одного панского двора сдирали стаций на 20 казаков. Казак шёл в Волощину или Туреччину, и часто клал голову, как говорил он, за віру християнськую , и никому, кроме товарищей, не было в том печали: «За козаком ніхто не заплаче», говорится в надписи под «малёваным запорожцем». Но, если казак возвращался с добычей, то сорил турецким и татарским добром, и всем от него была пожива. Скоро, однако ж, через посредство «корчмы княгини», нисходил он в положение чернорабочего и делался отличным ратаём или ремесленником до нового похода.