Пантелеймон Кулиш - История воссоединения Руси. Том 2

Замечательны цифры налога по отношению к шинкарским головам, которые, благодаря пристрастию поляков к разным напиткам, существовали не хуже русских бояр и солтысов, сидевших на королевских и других имениях. «Шинкари, продававшие мальвазию, мускатное и другие вина, должны были платить поголовного по 5 злотых; пивовары и корчмари — по 4; шинкари, торговавшие перевозными медами и пивами, — по 2»; книгопродавцы и типографы, наравне с портными, которые шили шелки, и сапожниками сафьянного товара, — по 3 злота; купцы, торговавшие волами и лошадьми, — по 4, а торговавшие дорогими товарами, — по 8 злотых; музыканты, гудочники и дудари — по 6 грошей; медведники — по 15, а их товарищи — по 4; но, заплатавши в одном воеводстве, эти увеселители тогдашнего грубого общества не были обязаны платить в другом. С коронных жидов насчитано тогда поголовного 20.000, а с литовских 6.000 злотых. Это показывает и сравнительную безопасность внутренних областей, и большую распущенность польских панов, и беззащитность чернорабочего народа внутри государства.

Тотчас же были избраны провизоры для распоряжения, как подданными, так и поголовными деньгами. Они были уполномочены занять, каким бы то ни было способом, на кредит Речи Посполитой, в Короне 1.000.000, а в Литовском княжестве 500.000 злотых. Король, имея при себе этих провизоров, должен был жить во Львове, а гетманы коронный и литовский, в сопровождении одного такого же провизора, идти против неприятелей; но «украинные люди» (их не хотели назвать казаками) должны были, ещё прежде гетманов, идти против татар вместе с теми «служебными», которые были на Подолье; если же татар не встретят, то «опановать» Волощину и, согласясь с волошским господарем, до тех пор не давать туркам переправиться через Дунай, пока не соберётся всё польское войско. А войска предполагалось собрать вот сколько: копейщиков 35.000, рейтар 15.000, венгерской пехоты 10.000, собственной 30.000, казаков (вероятно, тут разумелись «украинные люди») 20.000. Последняя цифра интересна в том отношении, что в то же самое время, сеймовым законом, число казаков ограничено 6-ю тысячами; прочих предоставлялось каждому пану ловить и казнить смертью.

В чрезвычайных случаях, каков был настоящий, шляхетская республика готова была действовать с великодушием и самопосвящением римлян, которыми с самого детства иезуиты портили панское воображение и панскую манеру держать себя. Всё чрезвычайное ополчение Польши против турок, по исчислению финансистов, обошлось бы на пол-года в 4 1/ 2миллиона злотых; но они не отступили и перед этой цифрой, не глядя, что их послы не могли иногда получить на дорогу в Царьград более 600, и покупали там в долг куски материи у знакомых купцов, лишь бы как-нибудь соблазнить подарками лукавых, дерзких на воровство, и в то же время раболепных, придворных грозного деспота. Польские агенты обратились к святому отцу и к венецианцам с просьбой о займе; но обе торговые конторы, духовная и светская, знали польские финансы лучше королевских подскарбиев. По всей Европе бегали юрливые паны и ксёнзы, перещупали и д ома все карманы, — нигде не оказалось денег. Конечно такой туз, как Василий князь Острожский, у которого наследника, в 1620 году, насчитано 600.000 червонцев, 400.000 битых талеров и на 29 миллионов злотых разной монеты, мог бы выручить отечество в этой крайности; но, если святой идеал панов, преподававший им науку жизни из Ватикана, предпочитал свой Рим всему земному шару, то и таким людям, как Острожский, следовало издерживаться только на поддержание широкой славы двора своего и всему на свете предпочитать свой прославляемый Острог. О князе Василии не было даже слышно в это время там, где говорили о пожертвованиях: ему не на что было исправить даже киевских укреплений, этих ворот в его собственное воеводство, отворённых настежь перед соседними силами.

Очутясь в положении безвыходном, польские паны нашли из него самый великодушный выход, — превзошли, что называется, самих себя. Они решились (неслыханное дело!) изгнать из Польши все излишества. Если б с этого начали они панованье своё, если бы взяли за образец подольских пограничных панов, пока ещё не развратили их вывозной из-за границы роскошью, — они были бы народ великий и не нуждались бы в подражании знаменитым разбойникам древнего мира — римлянам. Но лучше поздо, нежели никогда. Паны определили: отбросить шёлк и ходить в простом сукне; сафьян — прочь! брыжи, то есть все кружева и манжеты, — прочь! дамские наряды — прочь! запретить ввоз виноградного вина в Польшу; довольствоваться домашними напитками. Не оставалось ничего желать от величия духа польского рыцарства. «Wszakże to tylko była mowa: doskutku nic nie przyszło», [10] Одндко ж это были только слова: ничто не было выполнено. печально, даже без сарказма, замечает, в конце своей реляции, свидетель польского великодушия, наш русин Иоахим Бильский, волею судеб очутившийся вторым после своего отца, Мартина Бильского, польским историографом w ojczystym ięzyku.

Я пишу историю русского общества, а не Польского государства, — описываю жизнь и страдания вечно молодой красавицы Руси, обвенчанной путём обмана и насилия с распущенным стариком Ляхом; а потому оставлю лехитские, ляшеские, лядские дела и перейду к делам русским; оставлю те дела, которые должны быть погребены в молчаливом архиве, и перейду к тем, которые имеют перед собой живую перспективу. Но нельзя не сказать ещё несколько слов о том, как ляхи лядували .

Среди шумных приготовлений к войне, расписания войск, собирания средств для похода, нахмуренное чело польского Марса вдруг прояснилось отрадной мыслью: «posłać, do tego Tyranna, ażeby się iescze iako uśmierzył i od przedsięwzięcia swego-cofnął»! [11] Не послать ли к этому тирану, авось-либо как-нибудь смягчится и от предприятия своего откажется! Мысль оказалась счастливой: едва посол приехал в Царьград, как Синан-баша, этот наглый временщик, у которого на языке было только я, я, и который, в сознании своей силы, забывал творца этой силы — падишаха, слетел со своего места. Его преемник Ферат-баша не мог ещё смотреть равнодушно на такую безделицу, как 12.000 талеров. Султан, как султан, в вознаграждение за вред, причинённый казаками, удовлетворился обещанием доставить ему сто сорок соболей. Так называемый вечный мир был заключён. Теперь опять можно было ляхам лядувати . Вслед за тем заключили поляки мир и с татарами, «но с непременным условием» говорит серьёзно летописец: «чтобы казаки были уничтожены».

Дав это удобоисполнимое обещание татарам, поляки никак не могли совладать с войском, собранным второпях против турчина. Это войско, не получив, по обыкновению, обещанного жалованья, разъезжало по королевским и другим имениям, делало регулярные наезды, забирало живность и доводило дело до кровавых сцен. Другая часть великодушных защитников отечества в годину величайшей опасности засела в Самборе и действовала, как законная власть, по сбору денег и съестных припасов с окрестностей. Советовали некоторые паны поступить с ними строго, но более осторожные, знавшие твёрдо историю республиканского Рима, пророчили отсюда грозную беду. Наконец король сделал заём, расплатился с жолнёрами частью наличными деньгами, частью товарами, насильно забранными в долг у купцов, и распустил домашнюю орду.