Пантелеймон Кулиш - История воссоединения Руси. Том 2

Ясно, что без весёлых мыслей считалось безуспешным и военное дело. Здесь уместно говорить о религиозном оттенке, который наши историки видят в варяжничанье Наливайка на Волыни и в Литве. На Запорожье необходимо должен был существовать религиозный элемент, и, между прочим он заключался в казацкой проповеди на тему: «уныние есть грех перед Господом». Только такого рода религиозность можно допустить за Порогами. Что же касается до церкви, то казаки не имели возможности основать её даже и в 1617 году, не только во времена первых запорожцев, как это пишет Н. И. Костомаров, повторяя сказания украинских летописцев. Для нас важнее свидетельство Ибрагима-баши, который в 1617 году проникнул в Сечь, разрушил курени запорожские, забрал казацкие пушки и, конечно, не умолчал бы в своей реляции о церкви, если б нашёл её там. Автор «Богдана Хмельницкого» мог бы и должен был бы знать, что церкви на Запорожье долго не было (Niesiecki, «Źródła do Diejów Polskich», изд. в 1835 году). А это не безделица: этот факт, будь он верен, дал бы нам совсем иное понятие о казаках, то есть такое, какое историки составили себе, следуя летописным сказаниям, без всякой критики.

Это место переведено у Ф. N. Бруна не совсем точно, а оно заключает в себе важное свидетельство, именно: что запорожский гетман, по принципу товариства, не отличался ничем от рядовых «товарищей-казаков»: ни паем, получаемым при дележе добычи, ни пищей, ни одеждой, ни обстановкой. Булава в руках, литавры впереди, знамя и бунчук сзади — вот единственные признаки, по которым, в первые времена низового казачества, можно было распознать, кто между казаками гетманствует. Привожу подлинные слова Ласоты:

Почтенный издатель русского извлечения из дневника Ласоты не решился перевести дословно этого ходячего казацкого выражения, а перевёл его словами: «промышлявших по этому рыцарскому обычаю».

Повторяю, очищая историю от сочинительских сказок, что религиозность у казаков была вовсе не та, которую им приписывают, и притом она была далеко не преобладающим чувством. Историкам почему-то желательно, чтоб у казаков ещё в XVI веке была за Порогами церковь, но её не было и гораздо позже. Не касаясь разумности сказанного желания, замечу, что народ обыкновенно лучше историков знает и понимает свои внутренние обстоятельства. Никогда не считал он запорожцев рыцарями церкви или православия. Я с детства помню песню, которая принадлежит к так называемым старосветским, и которая характеризует запорожцев последнего времени. (Каковы же они были во времена оны?)

Мудрено доказать, что эта сатирическая песня сложена после, а не прежде Хмельнитчины. Но вот другая сторона запорожской жизни, охарактеризованная народом:

Этот знаменательный девиз, изображённый сплошь польскими буквами, награвирован под портретом отца Иоахимова, Мартина Бильского, приложенным к продолженной Иоахимом «Польской Хронике», под заглавием «Dalszy: Ciąg Kroniki Polskiej».

Выбрали много шляхетских домов.

Ушли злодеи, не видав обнаженной против себя сабли.

С великим церемониалом: ибо нёс с собою канонизацию св. Яцка.

На которой был написан св. Яцек.

Все состязались очень хорошо.

Кстати замечу здесь любителям «удальства, молодечества и разгула» казацкого, что татары молодечествовали у нас из одной бедности. В 1606 году Жолковский писал «do braciey na seimik Proszowski» следующее:

«Z Nahaiskicji hord przyszsły niemałe woiska, które obkoczowały w hliskiem bardzo sąsiedztwie na Białogrodzkich polach. Car Tatarski zgłodzonym vkazał; ze dostanie żywności u Państwach Jego Kroi. Mci: ho głodni pewnie są i by nic innego, sam głód dla zdobyczy do nas ich gania».

С этим отзывом Жолковского о татарах полезно сопоставить отзыв того же Жолковского о казаках, в письме его к великому визирю в 1617 году:

«Repressa fuit ad tempus sceleratissimorum hominum (т. e. казаков) insolentia, ita quod nihil omnino iniuriarum nec in nostris nec in vestris ditionibus accipitur. Sed postea quum Tartari irruptionibus furtivis factis grassati populatione et incendiis miseros homines facultatibus exuerunt, auctos est sceleratorum Coza-korum numerus, quando isti bonis a Tartaris exuti his se latronibus aggregarunt, atque ita latrociniis et nostras ditiones et potentissimi imperatoris vestri portus et loca maritima infestant».

Ведь деньги липки, как тесто: всюду прилипнут (к рукам).

Считали всадников по цензу.

Печаль об отечестве.

Из любви к отечеству, бежали как на пожар.

Когда мы называем польских панов гордыми, это у нас не голое слово. Иностранцы, приезжая в Польшу, прежде всего поражались необыкновенной гордостью польской шляхты. Так например, один из венецианских послов, в 1560 году, пишет: «шляхта чрезвычайно горда». А ведь гордости было довольно у него и дома, в среде венецианских nobili.

Слово Ясы напрасно пишут с двумя с: это необходимо только немцам, чтоб из Яс не вышли Язи. По-южнорусски яса значит демонстрация, или овация, или салют. Ясити значить объявить; ясувати — салютовать.

Об этом пишет Гейденштейн. Сохранилось и письмо князя Константина-Василия Острожского, в котором он говорит об этом походе. Письмо было писано к Криштофу Радзивилу от 24 декабря 1594 года. Острожский написал следующее:

«Pewieniem, ze się to W. Msc do tego czasu nie tai, iz Łożący, zebrawszy się pod dziesięć tysięcy wtargnęli byli w ziemie Wołoską; gdzie wielkie spustoszenie vczyniwszy tak w ludziach, iako i majętnościach ich, trzy dni tylko mieszkaiąe w ziemi tey, nazad się wrócili; tudziez też zamki i miasta Wołoskie popalili, a mianowicie Jassy miasto spalili, gdzie Hosponarowie zwykli przemieszkiwać. Teraz się na Podolu liezą w Barze i bardzo się od czasu zmacniaią, i iesliby obaczyli trudność iako przeciwko sobie, maią wolą wtamte kraie…(пробел снимавшего копии для Несвижской библиотеки.) Bialey Rusi nad Dniepr vchodzić. Przeto zdało mi się o tym W. Mości mego Mwego Pana, iako powinny po winnego, ptzectrzedz etc»… (Рукоп. Императ. Публ. Библ. польск. F. IV, № 223, л. 66).

Однако ж, из этого ничего не вышло.

Дай Бог, чтоб это им помогло (т. е. помогло их честности).

Замечательно, что и в Москве ценили тогда религиозность, нравственность и доблести казаков не выше как в Польше. Когда, в 1594 году, императорский посол Варкоч завёл с думными дьяками речь о том, какой пользы можно ожидать в войне с турками от запорожских казаков, ему отвечали следующими словами: «Они хороши для нечаянного нападения, для набегов и действий врассыпную; но это люди дикие, необузданные, не имеющие страха Божия (такого каким отличались москвичи), и на верность их нельзя рассчитывать. Впрочем (эта черта казачества представлялась дьякам яснее, чем историкам), по своему большому терпению и готовности переносить голод и все недостатки, и удовлетворяться самым ничтожным продовольствием они могут быть весьма полезны для дальних экспедиций». («Чтения Общ. Истории и Др. Росс.» 1863, П, 269 перев. соч. Аделунга).