Записка о древней и новой России

или датский единственно для общих соображений, а не для

путеводительства в нашем особенном законодательстве! Мы ждали

года два. Начальник переменился, выходит целый том работы

предварительной, — смотрим и протираем себе глаза, ослепленные

школьною пылью. Множество ученых слов и фраз, почерпнутых в

книгах, ни одной мысли, почерпнутой в созерцании особенного

гражданского характера России... Добрые соотечественники наши не

могли ничего понять, кроме того, что голова авторов в Луне, а не

в Земле Русской, — и желали, чтобы сии умозрители или спустились

к нам или не писали для нас законов. Опять новая декорация: видим

законодательство в другой руке! Обещают скорый конец плаванию и

верную пристань. Уже в Манифесте объявлено, что первая часть

законов готова, что немедленно готовы будут и следующие. В самом

деле, издаются две книжки под именем проекта Уложения. Что ж

находим?.. Перевод Наполеонова Кодекса!

Какое изумление для россиян! Какая пища для злословия!

Благодаря Всевышнего, мы еще не подпали железному скипетру сего

завоевателя, — у нас еще не Вестфалия, не Итальянское

Королевство, не Варшавское Герцогство, где Кодекс Наполеонов, со

слезами переведенный, служит Уставом гражданским. Для того ли

существует Россия, как сильное государство, около тысячи лет? Для

того ли около ста лет трудимся над сочинением своего полного

Уложения, чтобы торжественно пред лицом Европы признаться

глупцами и подсунуть седую нашу голову под книжку, слепленную в

Париже 6-ю или 7[-ю] экс-адвокатами и экс-якобинцами? Петр

Великий любил иностранное, однако же не велел, без всяких дальних

околичностей, взять, напр[имер], шведские законы и назвать их 91

русскими, ибо ведал, что законы народа должны быть извлечены из

его собственных понятий, нравов, обыкновений, местных

обстоятельств. Мы имели бы уже 9 Уложений, если бы надлежало

только переводить. Правда, благоразумные авторы сего проекта

иногда чувствуют невозможность писать для россиян то, что писано

во французском подлиннике, и, дошедши в переводе до главы о

супружестве, о разводе, обращаются от Наполеона к Кормчей книге;

но везде видно, что они шьют нам кафтан по чужой мерке. Кстати ли

начинать, напр[имер], русское Уложение главою о правах

гражданских, коих, в истинном смысле, не бывало и нет в России? У

нас только политические или особенные права разных

государственных состояний; у нас дворяне, купцы, мещане,

земледельцы и проч. — все они имеют свои особенные права, —

общего нет, кроме названия русских. В Наполеоновском Кодексе

читаю: «Participation aux droits civils ci-après» 6 , а далее

говорит законодатель о праве собственности, наследства,

завещания, — вот, гражданские права во Франции; но в России

господский и самый казенный земледелец имеет ли оные, хотя и

называется русским? Здесь мы только переводим, и в иных местах

неясно; например, в подлинном сказано о человеке, лишенном прав

гражданских: «Il nе peut procéder en Justice, ni en défendant, ni

en demandant» 7 , а в переводе — что он не может быть в суде ни

истцом, ни ответчиком: следственно, прибьет Вас, ограбит — и за

то не ответствует?.. Переводчики многое сокращают: они могли бы

выпустить и следующие постановления, ими сохраненные в описании

движимого и недвижимого имения: «Les glaces d'un appartement sont 92

censées mises à perpetuelle demeure, lorsque ie parquet sur

lequel elles sont attachées fail corps avec boiserie... Quant aux

statues, elles sont immeubles, lorsqu'elles sont placées dans une

niche practiquée exprês pour les recevoir, encore qu'elles

puissent etre enlevées sans fracture, ni detérioration» 8 . Могли

бы также не говорить об Alluvion 9 . От начала России еще не бывало

у нас тяжбы о сих предметах,и никто из русских, читая сей проект,

не догадался бы, что он читает наше Гражданское уложение, если бы

не стояло того в заглавии: все нерусское, все не по-русски, как

вещи, так и предложение оных: кто поймет, для чего, при нашем

учреждении опек, быть семейственному совету? Но в сем отделении

французского Кодекса говорится о conseil de Famille 10 . Кто поймет

сию краткость в важном, где не надобно жалеть слов для ясности, и

сию плодовитость в описании случаев, совсем для нас неизвестных.

Я слышал мнение людей неглупых: они думают, что в сих двух

изданных книжках предполагается только содержание будущего

Кодекса, с означением некоторых мыслей. Я не хотел выводить их из

заблуждения и доказывать, что это — самый Кодекс: они не скоро бы

мне поверили. Так сия наполеоновская форма законов чужда для

понятия русских. Есть даже вещи смешные в проекте, напр[имер]:

«Младенец, рожденный мертвым, не наследует». Если законодатель

будет говорить подобные истины, то наполнит оными сто, тысячу

книг. Я искал сей аксиомы в Code Napoléon, и вместо нее нашел

«celui là n'est pas encore constitué enfant, que n'est pas né

viable» 11 . Здесь переводчики делаются авторами. Не привязываюсь к

новым словам, однако ж скажу, что в книге законов странно писать

о ложе реки(le lit de la rivière) вместо желобовины, русла. 93

Самая выписка из наших церковных Уставов о позволенных браках и

разводах сделана наскоро, — напр[имер], забыта главная вина

развода: неспособность к телесному совокуплению. Вижу крайний

страх авторов предлагать отмены в делах духовных; но в Уложении

надлежало бы, по крайней мере, сказать, что епископы в своих

епархиях могут, по усмотрению, дозволять браки, сомнительные

свойствóм жениха с невестою, — иначе в небольших деревнях скоро

нельзя будет никому жениться от размножения свойствá. Хвалю закон

о разделе имения между братьями и сестрами, детьми и родителями,

уже давно предполагаемый общим мнением. Не знаю, можно ли, сверх

того, похвалить что-нибудь в сем проекте.

Оставляя все другое, спросим: время ли теперь предлагать

россиянам законы французские, хотя бы оные и могли быть удобно

применены к нашему гражданственному состоянию? Мы все, все

любящие Россию, государя, ее славу, благоденствие, так ненавидим

сей народ, обагренный кровью Европы, осыпанный прахом столь

многих держав разрушенных, и, в то время, когда имя Наполеона

приводит сердца в содрогание, мы положим его Кодекс на святой

алтарь Отечества?

Для старого народа не надобно новых законов: согласно со

здравым смыслом, требуем от Комиссии систематического предложения

наших. Русская Правда и Судебник, отжив век свой, существуют

единственно, как предмет любопытства. Хотя Уложение царя Алексея

Михайловича имеет еще силу закона, но сколько и в нем

обветшалого, уже для нас бессмысленного, непригодного? Остаются