Записка о древней и новой России

доволен, слабый не утеснен, невинный безопасен, — то скажете

смело, что в ней преступления не остаются без наказания. Сколько

агнцев обратилось бы в тигров, если бы не было страха! Любить

добро для его собственных прелестей есть действие высшей

нравственности — явления, редкого в мире: иначе не посвящали бы

алтарей добродетели. Обыкновенные же люди соблюдают правила

честности, не столько в надежде приобрести тем особенные

некоторые выгоды, сколько опасаясь вреда, сопряженного с явным

нарушением сих правил. Одно из важнейших государственных зол

нашего времени есть бесстрашие. Везде грабят, и кто наказан? Ждут

доносов, улики, посылают сенаторов для исследования, и ничего не

выходит! Доносят плуты — честные терпят и молчат, ибо любят

покой. Не так легко уличить искусного вора-судью, особенно с

нашим законом, по коему взяткобратель и взяткодатель равно

наказываются. Указывают пальцем на грабителей — и дают им чины,

ленты, в ожидании, чтобы кто на них подал жалобу. А сии

недостойные чиновники, в надежде на своих, подобных им,

защитников в Петербурге, беззаконствуют, смело презирая стыд и

доброе имя, коего они условно лишились. В два или три года

наживают по нескольку сот тысяч и, не имев прежде ничего,

покупают деревни! Иногда видим, что государь, вопреки своей

кротости, бывает расположен и к строгим мерам: он выгнал из

службы двух или трех сенаторов и несколько других чиновников, 102

оглашенных мздоимцами; но сии малочисленные примеры ответствуют

ли бесчисленности нынешних мздоимцев? Негодяй так рассуждает:

«Брат мой N.N. наказан отставкою; но собратья мои, такие-то,

процветают в благоденствии: один многим не указ, а если меня и

выгонят из службы, то с богатым запасом на черный день, — еще

найду немало утешений в жизни!» Строгость, без сомнения,

неприятна для сердца чувствительного, но где она необходима для

порядка, там кротость не у места. Как живописцы изображают

монарха? Воином и с мечом в руке — не пастушком и не с цветами!..

В России не будет правосудия, если государь, поручив оное

судилищам, не будет смотреть за судьями. У нас не Англия; мы

столько веков видели судью в монархе и добрую волю его признавали

вышним уставом. Сирены могут петь в круге трона: «Александр,

воцари закон в России... и проч.»... Я возьмусь быть толкователем

сего хора: «Александр! Дай нам, именем закона, господствовать над

Россией, а сам покойся на троне, изливай единственно милости,

давай нам чины, ленты, деньги!»... В России государь есть живой

закон: добрых милует, злых казнит, и любовь первых приобретается

страхом последних. Не боятся государя — не боятся и закона! В

монархе российском соединяются все власти: наше правление есть

отеческое, патриархальное. Отец семейства судит и наказывает без

протокола, — так и монарх в иных случаях должен необходимо

действовать по единой совести. Чего Александр не сведает, если

захочет ведать? И да накажет преступника! Да накажет и тех,

которые возводят его на степень знаменитую! Да ответствует

министр, по крайней мере, за избрание главных чиновников!

Спасительный страх должен иметь ветви; где десять за одного

боятся, там десять смотрят за одним... Начинайте всегда с головы: 103

если худы капитан-исправники — виновны губернаторы, виновны

министры!.. Не сему правилу следовали те, которые дали государю

совет обесчестить снятием мундира всех комиссариатских и

провиантских чиновников, кроме начальников. Равные не могут

ответствовать друг за друга; если они все причиною бедствий

армии, то мало лишить их мундира; если еще не доказаны виноватые,

то надобно подождать, а казнь виновного вместе с правым отнимает

стыд у казни. Малейшее наказание, но бесполезное, ближе к

тиранству, нежели самое жестокое, коего основанием есть

справедливость, а целью — общее добро. Ненавидят тирана, но

мягкосердие тогда есть добродетель в венценосце, когда он умеет

превозмогать оное долгом благоразумной строгости. Единственно в

своих личных, тайных оскорблениях государь может прощать

достохвально, а не в общественных; когда же вредно часто прощать,

то еще вреднее терпеть, — в первом случае винят слабость, во

втором — беспечность или непроницание. Мы упомянули о личных

оскорблениях для монарха. Они редко бывают без связи со вредом

государственным. Так, например, не должно позволять, чтоб кто-

нибудь в России смел торжественно представлять лицо недовольного

или не уважать монарха, коего священная особа есть образ

отечества. Дайте волю людям — они засыплют Вас пылью! Скажите

им слово на ухо — они лежат у ног Ваших!

Говорив о необходимости страха для удержания нас от зла,

скажем нечто о наградах: они благодетельны своею умеренностью, —

в противном же случае делаются или бесполезны, или вредны. Я вижу

всех генералов, осыпанных звездами, и спрашиваю: «Сколько побед

мы одержали? Сколько царств завоевали?..» Ныне дают голубую ленту

— завтра лишают начальства!.. Сей, некогда лестный, крест

Св. Георгия висит на знаменитом ли витязе? Нет, на малодушном и 104

презренном в целой армии! Кого же украсит теперь Св. Георгий?

Если в царствование Павла чины и ленты упали в достоинстве, то в

Александрово, по крайней мере, не возвысились, чего следствием

было и есть — требовать иных наград от государя, денежных, ко

вреду казны и народа, ко вреду самых государственных

добродетелей. О бережливости говорили мы в другом месте. Здесь

напомним две аксиомы: 1) за деньги не делается ничего великого;

2) изобилие располагает человека к праздной неге, противной всему

великому. Россия никогда не славилась богатством — у нас служили

по должности, из чести, из куска хлеба, не более! Ныне не только

воинские, но и гражданские чиновники хотят жить большим домом на

счет государства. И какая пестрота: люди в одном чине имеют столь

различные жалованья, что одному нечего есть, а другой может

давать лакомые обеды; ибо первый служит по старым, а второй по

новым штатам, — первый в Сенате, в губернии, а второй — у

министра в канцелярии, или где-нибудь в новом месте. Не думают о

бедных офицерах, удовлетворяя корыстолюбие генералов арендами и

пенсиями. Ставят в пример французов — для чего же не русских

времени Петрова или Екатеринина?.. Но и французские генералы

всего более недовольны Наполеоном за то, что он, дав им

богатство, отнимает у них досуг и способ наслаждаться оным.

Честь, честь должна быть главною наградою! Римляне с дубовыми