Михаил Хлебников - Союз и Довлатов (подробно и приблизительно) [litres]

Расти у Довлатова было нечему. Его стратегия заключалась в попытке выиграть по очкам. Он вышел на ринг в хорошей форме, нацеленный на победу. На ринге не оказалось соперника, судьи. В зале – зрителей. Бой не состоялся. Клепикова вспоминает слова Довлатова о его писательском самоощущении:

Я была потрясена, когда он, разговорившись, выдал что-то вроде своего писательского манифеста. Приблизительно так: я – писатель-середняк, упирающий на мастерство. Приличный третий сорт. Массовик-затейник. Неизящный беллетрист. У меня нет тяги в будущее. Я – муха-однодневка, заряженная энергией и талантом, но только на этот день. А ее заставляют ждать завтра и послезавтра. А вы предлагаете мне писать для себя и в стол. Все равно что живым – в гроб.

Довлатов искренне не понимал причины отмены поединка. Как помним, он не считал себя политическим или художественным диссидентом. Он им и не был. Между ним и читателем находилась не политическая система, а знакомые, приятели, люди из творческой среды – редакторы, издатели. Довлатов не был писателем в их глазах. Он был слишком шумным, внешне заметным, что зачастую предполагает внутреннюю пустоту. Но не всегда. Каждая неудача, отклоненная рукопись усиливали его сомнения в своем литературном таланте. Довлатовская неуверенность в себе непонятна тем, кто как раз оценивает внешнее. Телесная избыточность рождает иллюзию внутренней мощи. Тощий невысокий неврастеник куда больше соответствует образу писателя. Неважен уровень: графоман или непризнанный гений.

Уход в камнерезы – попытка перезапустить судьбу, выбить камень, застопоривший работу механизма. Сменить профессию, которая максимально отдалит от окололитературной среды, смоет клеймо неудачника. Таких «уходов» в судьбе писателя много. Не толстовского масштаба, но одинаковой природы.

В письмах Штерн о новой работе Довлатов говорит с суровой сдержанностью, приводит весомые житейские резоны, оправдывающие столь неожиданный выбор:

Милая Люда! последнее время у меня не было ни малейшей возможности увидеться или поговорить с тобой. Мы работаем с утра до вечера. На днях сдадим работу, несколько дней пробудем в мастерской на Пискаревке, оттуда я смогу тебе звонить, а потом уедем на неделю охотиться, после чего отправляемся в Баку рубить некоего Мешада Азизбекова, одного из 26 неврастеников.

На службе у меня все в порядке. Тружусь я с большим усердием, потому что хочу в течение года получить квалификацию резчика по камню, с которой я нигде не пропаду. После литературы это самая подходящая профессия.

Пишется письмо усталой рукой человека, определившего ближайшие перспективы своей жизни. Тут все ясно, покойно, предсказуемо. Запланирован даже настоящий мужской отдых – «недельная охота».

В конце года «резчик по камню» дает о себе знать из Кургана. Там он очутился благодаря своему университетскому другу Вячеславу Веселову. Он был старше Довлатова, успел отслужить перед учебой. В отличие от своего товарища Веселов окончил университет и уехал из Ленинграда. Работал журналистом, много путешествовал по стране. Постепенно его интересы смещались к литературе. В 1967-м Веселова принимают в Союз журналистов. Он оседает в Кургане – в городе, где прошли его детство и юность. К нему неожиданно приезжает Довлатов. В книге Валерия Ланина «Ландаун и Конслаев» приводится рассказ Веселова:

– Звонок среди ночи, ответьте Ленинграду, в трубке веселые голоса… Серега говорит: «Ты спишь… с какого вокзала садиться на Курган?»

– С Московского.

– Мы сейчас приедем… До встречи.

Из декабрьского письма Людмиле Штерн:

Милая Люда! Мама, наверно, уже сообщила тебе, что я оказался в Кургане. Намерен жить тут неопределенное время. Это означает, что в «Дельфине» 20-го мы встретиться не сможем. Я не буду излагать тебе все нудные мотивы своего поступка – ты ведь все понимаешь <���…>

Тут обнаружились какие-то хаотические возможности заработка в газете и на радио. Более того, у меня есть первое конкретное задание…

По поводу конкретного задания Довлатов не обманывал. Скорее, проявил скромность. За короткий срок он напечатал в местных газетах два очерка. Первый – «В ритме настроения» – опубликован 6 января 1970 года в газете «Молодой ленинец». В нем рассказывается о студентах хореографической кафедры Курганского института культуры. В газете «Советское Зауралье» от 8 января 1970 года появляется «Завтра будет обычный день». Он посвящен ленинской стипендиатке, студентке Курганского педагогического института Зое Евдокимовой. В жанре портретного очерка раскрывается образ современного студента, далекого от представлений о классическом отличнике:

В этой невысокой, сероглазой нарядной студентке нет ничего такого, что наводило бы на мысль о мучительном подвижничестве, суровом аскетизме и унылом самоотрешении. А между тем известно, что ленинская стипендиатка Зоя Евдокимова успевает сделать так много, что буквально заменяет собой маленький коллектив.

Рассказав о многочисленных увлечениях и общественных нагрузках своей героини, Довлатов эффектно заканчивает текст: «Завтра будет обычный день, полный забот».

Интересен не сам очерк, а то, как он отозвался позднее. В уже знакомом нам интервью, которое Довлатов дал Виктору Ерофееву, писатель так рассказывает о начале своего литературного пути:

– Когда вы жили в России, вам удавалось что-то писать, кроме чисто журналистских работ?

– Еще как! Журналистом я стал случайно. А потом, потеряв честь и совесть, написал две халтурные повести о рабочем классе. Одну сократили до рассказа и напечатали в журнале «Нева» то ли в 1967-м, то ли в 1969-м. Она называлась «Завтра будет обычный день» – ужасная пролетарская повесть…

Проблема в том, что в 1967 или в 1969 году, как мы знаем, Довлатов никакую повесть/рассказ в «Неве» напечатать не мог. В «Неве» единственный рассказ Довлатова опубликовали в 1973 году. И назывался он «По собственному желанию». Вряд ли писатель забыл название одной из двух своих самых весомых прозаических публикаций. Скорее всего, он сознательно играл: «Фактические ошибки – моя поэтика». Дело в том, что название «Завтра будет обычный день» – давняя заготовка Довлатова. Еще со времен службы в армии. Из мартовского письма 1963 года Довлатова отцу – Донату Мечику:

Ты спрашиваешь в письме, что случилось со стихами. Дело в том, что с середины февраля я пишу повесть, которая называется «Завтра будет обычный день». Это детективная повесть. Не удивляйся. Там есть и стрельба, и погоня, и розыскные собаки, и тайга, и рестораны, и даже пожар.

Довлатову свойственно использование таких долгоиграющих литературных закладок. Сначала он мистифицирует отца, описывая «детективную повесть» с «тайгой» и «ресторанами». Затем дарит название проходному очерку о студентке, комсомолке, отличнице. Через двадцать лет очерк превращается в «ужасную пролетарскую повесть». Ему явно нравится придуманное название, пародирующее образцы средней советской прозы, подразумевающие как бы внутреннюю наполненность и сдержанный драматизм. Довлатов не раз проходился по ним в своих текстах. Вот картина веселья с фотографом Марковым в «Зоне»: