Михаил Хлебников - Союз и Довлатов (подробно и приблизительно) [litres]

Продолжилось «плодотворное» сотрудничество Довлатова со «Звездой». К сожалению, жанр довлатовских публикаций не изменился. На страницах журнала появились две его новые рецензии.

Обращает на себя внимание текст Довлатова, посвященный стихотворному сборнику Александра Шкляринского «Городская черта», опубликованный в № 2 за 1972 год. Его имя нам знакомо: Шкляринский оставил интересные воспоминания о писателе, которые я приводил. Довлатов до этого не откликался на поэтические книги, так что рецензия уже этим привлекает к себе внимание. Текст Довлатова начинается с краткого отчета об успехах отечественной поэзии:

За последние десятилетия наша поэзия заметно преобразилась. Элементарная поэтическая техника стала чуть ли не всеобщим достоянием, и теперь уже никого не удивишь оригинальным сравнением, многозвучной рифмой, затейливой и сложной метрикой.

Но есть и отдельные недоработки и даже провалы. Одним большим не по-хорошему глубоким провалом является сборник Александра Шкляринского «Городская черта»:

Тем более теперь бросаются в глаза поэтические дефекты, относящиеся к области профессиональной техники. В стихах же Шкляринского встречаются многие разновидности художественных недостатков – от сомнительных рифм до стереотипных метафор, от пренебрежения грамматикой до безвкусицы.

Довлатову в сборнике не нравится все. Начинает он с негодной рифмы «живут-переживут», напоминающей, по мнению рецензента, бессмертное: «ботиники-полуботинки». Укоряет критик поэта за строчку: «Домой иду с батоном узеньким». Сужается хлебобулочное изделие исключительно ради последующей рифмы «музыка». Далее обращается внимание на смелые образные решения Шкляринского:

Заступается Довлатов за Пушкина, который «тростью сердился». Пушкинская тема особенно близка автору сборника. Вот он обращается к портрету Анны Керн:

Рецензия явно написана с душой, Довлатов не ограничивает себя привычными сглаживающими оговорками «но в то же время», «отдельные удачные строки обращают на себя внимание». Заканчивается текст припечатывающим ударом «трости»:

Встреча с новым поэтическим именем должна быть праздником для читателя. Поэт не должен спешить с изданием книги. А издательству следует внимательней относиться именно к первому поэтическому сборнику автора. Иначе праздника не получится.

В № 9 за тот же год последовал отклик на повесть Энны Алленик «Анастасия». Автор – средний ленинградский прозаик, часто писавшая на медицинские темы. Врачебная линия присутствует и в «Анастасии», хотя центральный мотив иной – антирелигиозный.

В одном из родильных домов блокированного Ленинграда появляется на свет младенец с ясным, необыкновенно привлекательным лицом. Его мать, доведенная до отчаяния предательством любимого человека и невзгодами военной поры, отказывается от ребенка, ставшего для нее тяжкой обузой. Игоря берет на воспитание медсестра родильного дома Анастасия Петровна Караваева, тетя Настя, как ее называют «в миру», или «раба божия Анастасия», как она значится в церковных списках активных прихожан.

Ясное и привлекательное лицо уже выросшего Игоря Лукашова пытаются использовать церковники, внушив ему мысль о его особом духовном предназначении. Но в юноше пробуждается талант художника, которому узок мир церковного догматизма. В душе Игоря разгорается внутренний конфликт. И тут в дело вступает писательская специализация Алленик. Кто и где может помочь талантливому молодому человеку сбросить религиозные путы? Конечно, врачи в психиатрической больнице.

Довлатов пытается выскочить из ловушки, в которую его загнал рецензируемый текст:

Произведение Аленник многозначно. Его можно причислить и к разряду антирелигиозной литературы, если понимать под религией противоречивый комплекс нравственных, исторических и житейских представлений. Нередко мы имеем дело с произведениями, в которых антирелигиозная пропаганда низводится до уровня борьбы с суеверием и сатирического осмеяния духовенства. В этих книгах поборники религиозных идей неизменно изображаются как отталкивающие в своем лицемерии ханжи, а то и заурядные мошенники, прикрывающиеся из корысти елейной маской «слуги божьего». В повести «Анастасия» судьба Игоря Лукашова становится полем глубокой и убедительной дискуссии. Есть какое-то грозное обаяние в тете Насте, с ее одинокой преданностью вере, с ее аскетизмом и полным самоотречением.

Но каким бы обаянием ни обладала тетя Настя и каким бы поле дискуссии ни было глубоким, единственное спасение для Игоря – совершенно мирской врач-психиатр Бобышев. Довлатова подобное совпадение несомненно порадовало, если учесть, что в том же 1972-м Дмитрий Бобышев принимает православие. Но есть и другое более важное событие, рифмующееся как с текстом повести, так и со временем публикации рецензии – 4 июня 1972 года Бродский покидает СССР. Игорь Лукашов вышел из психиатрической больницы, освободившись от заботливого доктора Бобышева. Без сомнения, Довлатов осознанно обыгрывает возникшие параллели. В рамках формально узкого жанра писатель создает «второй текст», прочитывающийся без особого труда.

Показательно, что Бобышев в те годы превратился в удобную мишень для битья. Например, Андрей Битов для очередного альманаха «Молодой Ленинград» написал рассказ о морально нечистоплотном инженере. Добрый человек из редакции позвонил Дмитрию Бобышеву и рассказал о готовящейся публикации, которая его может заинтересовать. Из мемуаров Бобышева:

Там был напечатан рассказ Битова с главным персонажем по фамилии… Бобышев. Этот ничем не примечательный Бобышев («маленький человек» – традиционный тип в отечественной литературе) служил инженеришкой в какой-то конторе, ленился, мелочно обманывая начальство, хотя и трусил, но прогуливал, ходил в рабочее время в кино, пытался даже завести легкую связь со случайной девицей, но сробел и пожмотничал, ну и так далее. Словом, становился Бобышев именем нарицательным для мелкотравчатости и моральной нечистоплотности. Мокрица он и дрянь.

Поэт отправляется в редакцию отстаивать честное имя и доходит до главного редактора. В итоге Битова вынудили изменить фамилию. Речь идет об известном рассказе Битова «Пенелопа», вышедшем в альманахе за 1965 год. Сам рассказ написан тремя годами ранее по следам всем известных событий: истории Марины Басмановой. В дальнейшем Битов вернул персонажу его родную фамилию. Можно сказать, что Бобышев стал своего рода прообразом Семецкого. Любители отечественной фантастики поймут, о чем идет речь. Так что Довлатов с явным удовольствием включился в популярную литературную игру.