Михаил Хлебников - Союз и Довлатов (подробно и приблизительно) [litres]

Я был уверен, что встречу какую-нибудь знаменитость.

Можно было рассчитывать на дружеское приветствие Горышина. На пьяные объятия Вольфа. На беглый разговор с Ефимовым или Конецким. Ведь я был так называемым молодым писателем. И даже Гранин знал меня в лицо.

Но перспективный статус «молодого писателя» перечеркивается автором многотомной ленинианы Данчковским:

Я, понизив голос, шепнул Елене Борисовне:

– Обратите внимание – Данчковский, собственной персоной… Бешеный успех… Идет на Ленинскую премию…

Данчковский направился в угол, подальше от музыкального автомата. Проходя мимо нас, он замедлил шаги.

Я фамильярно приподнял бокал. Данчковский, не здороваясь, отчетливо выговорил:

– Читал я твою юмореску в «Авроре». По-моему, говно.

Версия знакомства с будущей женой строго художественна. Отношение ленинградского литературного истеблишмента к «молодому автору» передано точно. К тому же «молодым автором» называть Довлатова можно было с определенной натяжкой. Ему шел четвертый десяток – возраст для уже состоявшегося молодого автора, а не сочинителя сомнительных юморесок.

Кстати, несколько слов о строгом критике журнального юмора. Довлатов подробно говорит о его биографии:

Когда-то в Ленинград приехали двое братьев из Шклова.

Звали братьев – Савелий и Леонид Данчиковские. Они начали пробовать себя в литературе. Сочиняли песенки, куплеты, интермедии. Сначала писали вдвоем. Потом – каждый в отдельности.

Старший из них слегка подправил фамилию, выбросив «лишнюю» «и», превратившись в поляка. Младший сократил фамилию до Данча, но не отрекся от шкловских корней. Сокращение фамилии укоротило жизнь Леониду Данчу – он сгинул в годы борьбы с космополитами. Савелий же нашел для себя благодатную нишу:

Сначала он написал книгу «Володино детство». Затем – небольшую повесть «Мальчик из Симбирска». После этого выпустил двухтомник «Юность огневая». И наконец, трилогию – «Вставай, проклятьем заклейменный!»

Исчерпав биографию Ленина, Данчковский взялся за смежные темы. Он написал книгу «Ленин и дети». Затем – «Ленин и музыка», «Ленин и живопись», а также «Ленин и сельское хозяйство». Все эти книги были переведены на многие языки.

Прототипы братьев отыскиваются без труда. Лениновед «Савелий» – Аркадий Миронович Минчковский, стойкий «Леонид» – Евгений Миронович Мин. Аркадий Минчковский действительно подправил родительскую фамилию Минчиковский, ополячив ее. Все остальное – творческое осмысление действительности. К счастью, Евгений Мин благополучно пережил не только борьбу с космополитами, но и младшего брата Аркадия. Он относился к средним ленинградским писателям, сочинял лирико-юмористическую прозу. Книги Мина выходили нечасто, но регулярно. Аркадий Минчковский приобрел гораздо большую известность и признание. От неплохой военной прозы он постепенно переходит к детской литературе. Смена жанра удалась: книги выходили часто, иногда на год приходилось по два-три издания. Детские книги Минчковского и сегодня читаются хорошо, написаны живо и без излишней дидактики. Естественно, «Володиного детства», как и всей последующей ленинианы, в его библиографии нет. Довлатов здесь сознательно смещает, уравнивает детскую литературу с унылыми пропагандистскими сочинениями. Быть детским автором, как мы знаем, ему не хотелось, к взрослой прозе его не пускали. Кстати, Довлатов формально обязан Минчковскому, так как боксерский рассказ в «Молодом Ленинграде» появился в тот момент, когда главным редактором альманаха был как раз «автор» «Володиного детства».

Между прочим, образы братьев Минчиковских стали объектами вдохновения не только для Довлатова. В девяностые годы выходят автобиографические романы Вильяма Козлова, в которых рассказывается о писательской жизни Ленинграда того времени. «Нерв» повествования – борьба между патриотами и «космополитами». Козлов относит своего героя к патриотам. Вот одна из сцен романа:

Не успели мы занять столик у окна, как подсели два брата – Тодик Минский и Додик Киевский. Оба уже навеселе. Выглядели они довольно вальяжно: оба невысокого роста, с брюшком, коротко подстриженные, бородатые. Тодик Минский в серой тройке с синим галстуком, а Додик Киевский в синей тройке с серым галстуком. Первый писал длинные и скучные повести, второй – короткие скучные новеллы на деревенские темы. Братья были знамениты еще и тем, что один из них записался в паспорте русским, а второй – евреем. Когда они были вместе и навеселе, то нередко заводили разговоры, потешавшие присутствующих в кафе. Тодик Минский – он был по паспорту русским – резко критиковал родного брата за язык его рассказов, дескать, он обедненный, будто это перевод с иностранного, в ответ на что Додик Киевский – и по паспорту, и по рождению еврей – похвалялся, что он подражает лучшим образцам западноевропейской литературы, в его новеллах нужно искать скрытый подтекст…

Лейтмотивом титанических столкновений писательских кланов являются две мысли: спасет ли русскую литературу Андрей – герой Козлова, и получит ли он новую квартиру? Как понимает читатель, эти проблемы связаны намертво. Вся борьба писателей сводилась к отстаиванию личных прав материального толка и покушению на небогатые литературнополиграфические ресурсы (премии, звания, должности в редакциях, издания книг).

В гораздо лучшем положении находились авторы из союзных республик. Их издавали на регулярной основе, заполняя графы «развитие национальной литературы». Требования «трудовой практики» авторов, обязательной идеологической нагрузки текстов были смягчены или даже отсутствовали. Если брать Эстонию, то в это время там взошла звезда Яана Кросса. Писавший в 1950-1960-е годы стихи, Кросс переключился на прозу. Его первые прозаические вещи выходят в конце шестидесятых. Уже в 1971 году его избирают главой Союза писателей Эстонской СССР. В виде «трудовой практики» ему зачли почти десять лет лагерей и сибирской ссылки. Кросс писал исторические романы с подтекстом: критика императорской России рождала понятные всем аллюзии. Супружеская чета Бээкманов – Владимира и Эмэ – писала тексты, в которых советская критика благожелательно отмечала «антивоенный пафос», «тревогу о будущем в эпоху НТР». На «большой земле» подобное называлось несколько иначе: аполитичным пацифизмом или неверием в созидающую силу разума. Книги эстонских авторов не только регулярно издавали, но и переводили на русский язык тиражами, позволявшими прибалтийским писателям вести независимый образ жизни. Вот как Михаил Веллер – знакомый нам автор мемуаров о Довлатове – описывает свой визит в дом Бээкманов: