Михаил Хлебников - Союз и Довлатов (подробно и приблизительно) [litres]

Проблемы с алкоголем начинали приобретать системный характер. Звучит это несколько казенно, но отражает характер писателя. Запои выдергивали его из нормальной жизни, обостряли депрессивное состояние Довлатова. В эти моменты у него всплывали те самые детские комплексы, о которых я уже говорил. Неполная семья, бедность, превосходство окружения и ближайших родственников. Зибунова в интервью Даниилу Смирнову вспоминает о его психологическом состоянии в моменты алкогольных обострений:

Это ощущение неполноценности у него осталось. Он на меня иногда кричал и упрекал в том, что я выросла в полной семье, нигде не прибеднялась, меня никуда не пристраивали.

Иногда ровное течение жизни прерывалось приездом ленинградских приятелей Довлатова. И нельзя сказать, что ими двигали исключительно дружеские чувства. Например, к нему приехал Владимир Уфлянд. В то время Уфлянд сотрудничал как текстовик со знакомым нам Яковом Дубравиным – автором музыки к «Свиданию с Ленинградом». Их песни исполняли такие популярные певцы, как Мария Пахоменко и Людмила Сенчина. Полученные гонорары нужно было отоварить. Считалось, что в богатой Эстонии «все есть». Уфлянд приехал с ясной конкретной целью – купить плащ. На вокзале его встретили Довлатов с Зибуновой. Для гостя приготовили культурную программу, недаром Довлатов придумал для «Советской Эстонии» авторскую рубрику «Гости Таллина». Но в реализацию задуманного вмешалась сама жизнь. Полноценно осуществить удалось только первый пункт:

Мы отправились в «Мюнди бар», который работал до двух ночи и был самым престижным местом в городе. И это был единственный выход в город Уфлянда. Все дальнейшие дни прошли при задвинутых шторах на улице Рабчинского. Окна моей квартиры выходили на юго-запад, и всегда после 10 утра было солнце, а Сергуня с похмелья не выносил яркий свет. Причем Сергей с похмелья тяжело вставал и был мрачен, а Володя как жаворонок. Вставал, варил кофе, спускался вниз в магазин за портвейном – в моем доме в подвале был магазин с винным отделом, который открывался в 8.00.

Положение осложнилось появлением Леонида Шоттера – старого знакомого Зибуновой. Шоттер пришел не пустым, а с портфелем водки. С другой стороны, несмотря на новый фактор, негативно влияющий на восприятие света, удалось подтянуть культурную составляющую досуга – Шоттер хорошо пел и играл на гитаре. Наверное, излишне говорить, что Уфлянд так и не сумел обновить гардероб.

Поэтому слова Довлатова в ответ на невысказанные, но готовые к озвучиванию упреки Гати по поводу очередного нарушения трудовой дисциплины явно не были отговоркой.

– Ничего не говорите, Инна Иосифовна. Все слова, какие вы можете и даже не можете произнести, я уже сказал себе сам.

Довлатову невероятно повезло с начальником – Гати по-настоящему заботилась о нем. Из воспоминаний Бориса Ройтблата – молодого журналиста, работавшего в «Советской Эстонии»:

Довлатов не приходил в редакцию по нескольку дней. Гати умела покрывать его прогулы. Редактор крутил носом, но молчал. Он боялся Гати. Она была в Таллине баронессой. Так ее называли. Ее муж, хорват Гати, был большой человек в министерстве строительства, имел связи. Редактору она говорила, что Сережа занят очерком. А мне она говорила просто: помалкивай. Я и так помалкивал. Но вся редакция и так знала, что у Довлатова – опять запой. «Что это с ним? – спрашивала дама из партотдела. – Тоска?» Потом запой кончался – и Довлатов рано утром приходил в кабинет.

Но несмотря на срывы и постоянные проблемы с деньгами, настроение у Довлатова в то время было приподнятым.

Ему удалось, или казалось, что удалось перезапустить судьбу. Из ноябрьского письма за 1973 год Эре Коробовой:

В Таллине спокойно, провинциально, простой язык и отношения. Улицы имеют наклон и дома тоже. Таллин называют игрушечным и бутафорским – это пошло. Город абсолютно естественный и даже суровый, я полюбил за неожиданное равнодушие ко мне.

В письме обращают на себя внимание слова о «равнодушии» в позитивном ключе. И это не игра в парадоксальность. Довлатов почувствовал, что он выскочил из поля зрения судьбы, которая всегда предлагала ему выбор между плохим и худшим. Равнодушие судьбы можно назвать свободой. Но порой она напоминал о себе. Один из знаков особого положения Эстонии – послабление, как это ни странно звучит, в области азартных игр. На ее территории проводились неофициальные чемпионаты Советского Союза по бриджу. Один из участников соревнований пишет:

В Прибалтике бриджистам нет нужды прятаться от полицейских ищеек, вынюхивающих «незаконные организации» («больше трех не собираться!»). Там в бридж играют даже министры, директора заводов, председатели парткомов-исполкомов. Им ничего не стоит арендовать на несколько дней какой-нибудь спортивный зал или кафе и гостеприимно предоставить его фанатикам, съезжающимся со всей страны. Они не боялись, что их обвинят в организации подпольного игорного дома, как это случилось впоследствии с бриджистами Ленинграда. Все наши попытки получить от Центрального комитета по физкультуре и спорту разрешение на легальное проведение всесоюзных турниров не увенчались успехом.

Автор описывает то, как он пришел к этой замечательной, увлекательной игре и обнаружил символическое совпадение своего увлечения с интересом к бриджу у другого человека:

Поначалу мы играли по маленькой в тот домашний бридж, за которым проводили вечера наши предки, называя его «винтом». В дневниках Льва Толстого «винт» упоминается часто, обычно с раскаянием, что вот мол опять поддался соблазну.

Пришло время раскрыть имя свободолюбивого бриджиста. Им оказывается Игорь Ефимов. Увлечение игрой совпало со временем написания знакомого нам романа в толстовском стиле «Зрелища». Автор «Войны и мира» также играл в «винт». Так, символически, за одним карточным столом расположились партнеры по игре: Лев Николаевич и Игорь Маркович. Толстовская высокая ставка подтверждается романными ходами Ефимова. Партнеры становятся абсолютными чемпионами. Но это, конечно, литературный бридж. Для получения чисто спортивного удовольствия Ефимов ездил в Таллин. Многие слышали: «джаз – музыка сытых». По аналогии «бридж – игра для скучающих». И это справедливо для Ефимова. Его литературные дела в те годы шли средне, без особых взлетов. Про взлет я говорю не без причины. В 1973 году в ленинградской «Детской литературе» издается книга Ефимова «Сильнее ветра, быстрее звука», в которой рассказывается об истории авиации, начиная с Можайского и братьев Райт. Перед этим в 1971 году, как вы помните, выходит арифметическая сказка «Плюс, Минус и Тимоша». Успехом подобное назвать сложно, книги свидетельствуют лишь о том, что Ефимов присутствует в профессии.