Михаил Басханов - История изучения восточных языков в русской императорской армии

Обобщая вопрос о двух категориях языковых специалистов, Черепахин предложил свое определение каждому из них, исходя из специфики полученного образования и служебной деятельности: « Строевой офицер-востоковед (курсив Черепахина. – М. Б. ) – это офицер строевой части, который, начиная (подчеркнуто Черепахиным. – М. Б .) на службе изучение языка, народа и страны, попутно прилагает приобретенные им знания и сведения к строевому делу в рядах своей части. Нестроевой офицер-языковед (курсив Черепахина. – М. Б .) – это офицер с академическим образованием, разносторонне подготовленный и знающий не один, а несколько восточных языков, стран и народов; точнее, это бывший строевой офицер-языковед, который успешно прослушал затем курс той или иной Восточной академии» [1091].

Для подготовки военно-востоковедных кадров Черепахин предлагал воспользоваться двухуровневой системой. Основу ее составляло самостоятельное изучение офицерами восточных языков в строю. По прошествии трех лет офицеры сдавали экзамены на знание восточного языка и затем поступали в специализированные Восточные академии. Черепахин предлагал иметь две такие академии: одну – для дальневосточных языков, другую – для ближневосточных.

Рассматривая недостатки нового проекта изучения офицерами восточных языков, Черепахин указывал на ошибочность отказа от подготовки офицеров с высшим востоковедным образованием. «Мера решительная, – замечал Черепахин, – нам не нужны, мол, востоковеды с высшим образованием; а не нужны они, по-видимому, лишь потому, что до сих пор не могли или, вернее, не хотели подыскать для них подходящую работу, службу и деятельность. А как же решено поступить в будущем с тем десятком “нестроевых” политических, военных и научных функций <���…>? Быть может, они тоже имеют быть признаны излишними по существу, или, быть может, для этих ролей востоковеды отнюдь не нужны?» [1092]

Черепахин также высказал сомнение в пользе продолжительных зарубежных командировок: «Взамен научной и подконтрольной подготовки специалистов своего дела [военное ведомство] предлагает довольно либеральный, любительский и почти бесконтрольный способ простого командирования офицера почти на два года за счет казны (подчеркнуто Черепахиным. – М. Б .) за границу и, конечно, не иначе, как в заманчивые уголки Японии или в европейски-оживленные центры Китая» [1093].

Примечательно, что в ходе дискуссии по вопросам военно-востоковедной реформы Черепахин оказался едва ли не единственным, кто поднял вопрос об обучении нижних чинов основам восточных языков. Несмотря на то что комиссия генерала Дубасова и упоминала в своем названии эту категорию военнослужащих, о ней совершенно забыли в ходе последующего обсуждения вопроса. В специальном разделе записки Черепахин предлагал создать при каждой отдельной воинской части команды разведчиков и военной полиции из числа нижних чинов, получивших предварительную подготовку в специальных школах восточных языков. В каждой такой команде (до 15 чел.) предлагалось иметь взводного унтер-офицера из сверхсрочнослужащих, хорошо владевшего основным восточным языком, и соответствующее число нижних чинов, имеющих базовые знания главного языка (10 чел.) и второстепенного языка (4 чел.). В команде разведчиков главным языком являлся язык противника, второстепенным – местного населения; в команде военной полиции – наоборот. Изучение восточных языков нижними чинами должно было вестись под руководством «строевых языковедов» в школах при каждой отдельной части. Основными трудностями в подготовке нижних чинов Черепахин называл недостаточное число «строевых языковедов», отсутствие унифицированных учебных программ и специальных языковых пособий, адаптированных для нижних чинов.

Из материалов прессы того периода, затрагивавших вопросы военно-востоковедной реформы, следует выделить статью выпускника Восточного института штабс-капитана И. Н. Кохана [1094]. В статье подвергаются критическому разбору основные положения нового проекта изучения офицерами восточных языков, особенно в части целесообразности отказа от подготовки офицеров-востоковедов в пользу офицеров-переводчиков. Кохан отмечал, что, несмотря на затраты в один миллион рублей, сделанные военным ведомством, на подготовку в Восточном институте около 100 военных востоковедов, значительная часть специалистов оказалась не востребована в армии.

Многие офицеры, получив высшее востоковедное образование, по возвращении в свои части получали неофициальный статус «нестроевого» офицера ввиду четырехлетнего отсутствия в части на время обучения в Восточном институте. «Что звание “нестроевого”, – отмечал Кохан, – в части легко приобрести, то за примерами ходить не приходится. Офицеры Восточного института служат тому ярким примером. Нам кажется, что положение последних в полках отобьет всякую повадку и стремление ко всяким наукам, выходящим из рамок чисто военной специальности».

О незавидной участи офицеров-востоковедов, вернувшихся в свои части, упоминал в своей записке и есаул Черепахин: «Плохо приходится теперь тем офицерам, которые, окончив институт или курсы и не находя должного приложения своим знаниям и специальной подготовке, принуждены возвращаться в строй. Вернувшись в свою часть после трех- или четырехлетней отлучки из строя офицер-востоковед отовсюду встречает косые, неприветливые взгляды и становится пасынком и строя, и службы, и своих вновь приобретенных знаний. Утешением ему остается лишь сознание, что он работал научно и добросовестно, да нагрудный знак, который не дается без того и другого» [1095].

Кохан справедливо замечал, что военно-востоковедная реформа назрела давно и всеми признавалась необходимой, но ее осуществление было направлено военным ведомством по ложному курсу. «Нам кажется, – отмечал он, – что военному ведомству в деле изучения Востока не следовало бы прибегать к каким-либо особенным экспериментам (курсив Кохана. – М. Б .), а лишь обратить должное внимание на готовых офицеров-востоковедов <���…>. Не следовало бы бросаться из стороны в сторону и гоняться за кажущимися дешевыми “офицерами-переводчиками”, которые даже и при отличных успехах, но при старом положении – возвращение в части по окончании командировки – все равно забудут изученное».

Критический разбор нового порядка изучения офицерами восточных языков представил также один из выпускников Ташкентской офицерской школы восточных языков, опубликовавший за подписью «Восточник» статью в газете «Русский инвалид» [1096]. Автор статьи поставил под сомнение вывод комиссии Главного штаба о неэффективности всей системы подготовки военно-востоковедных кадров в русской армии: «Как кончивший один из подобных курсов восточных языков, смею заметить, что подобное заключение комиссии является несправедливым укором такого рода учебным заведениям и их преподавательскому персоналу. <���…> Не говоря уже о том, что окраинное высшее начальство неоднократно заявляло, что курсы начинают давать молодых офицеров, ознакомленных с местными языками, что вопрос об изучении офицерами округа местных языков фактически уже разрешен и остается положение дела только узаконить и дополнить командировками в среду туземцев для практического усовершенствования, – всякий преподававший и бывший на каком-либо из существующих курсов восточных языков может с чистой совестью заявить, что курсы дают и могут давать прекрасную теоретическую подготовку. Хромало же дело организации изучения офицерами восточных языков не потому, что курсы не могут дать знатоков, а потому, что программа курсов была случайная, офицеры не обеспечивались по окончании курса преимуществами по службе и теоретическое изучение не дополнялось практическим».