Коллектив авторов - Маргиналы в социуме. Маргиналы как социум. Сибирь (1920–1930-е годы)

Руководство НКВД и НКЮ с ревностью наблюдало за монополизацией ОГПУ всей сферы несудебных репрессий. Заместитель наркома юстиции Н.В. Крыленко, входивший в состав комиссии по составлению Положения о правах ОГПУ, выступал против расширения «ныне действующих прав ГПУ по административным высылкам», т. к., по его мнению, это могло привести к фактическому смешиванию высылки и лишения свободы [692]. В 1925 г. свою обеспокоенность высказывал прокурор Верховного суда СССР П.А. Красиков. «Сплошь и рядом, – писал он, – через Особое совещание должны проходить дела о так называемых “пересмотрах” – в отношении политиков (т. е. политзаключенных), срок которых истек, и нужно давать новые ограничения… Основанием к такой мере социальной защиты (ссылки и высылки) служит не новое преступление, а убеждение, что это лицо может совершить его, так как оно по личным своим качествам является весьма активным… Таким образом, совершенно естественно создается определенный круг лиц, находящихся в ведении ОГПУ» [693]. Эти опасения разделяли член Политбюро Н.И. Бухарин, нарком финансов Г.Я. Сокольников и некоторые деятели руководства союзных республик. Заместитель наркома внутренних дел Болдырев в циркуляре от 3 мая 1925 г. подчеркивал, что административная высылка является крайней мерой, применяемой в исключительных случаях, а поэтому «каждое мероприятие в этой области надо проводить осторожно, памятуя о взятом курсе правительства в вопросах укрепления начал революционной законности» [694].

Руководство органов НКВД и НКЮ и органов ОГПУ по-разному понимало назначение ссылки и высылки. Первое рассматривало эти меры прежде всего в общем ряду приемов «исправительно-трудового воздействия». В середине 1925 г. Крыленко в своем письме в Политбюро поднял вопрос об ограничении прав ОГПУ. Он был убежден, что ОГПУ, обладая большими правами внесудебных репрессий, пытается еще более расширить их сферу, в результате чего «фактически исключения превращаются в правило». Дзержинский парировал в ответ, что так вопрос может быть поставлен только человеком, «на деле лишенным понимания политической обстановки», поскольку лагерь и ссылка для ОГПУ, в отличие от суда, являются не наказанием, а «средством разложения противника» [695]. Очевидно, что такая позиция разделялась партийным руководством, определявшим приоритеты карательной политики в области ссылок и высылок. Вместе с тем сам глава ОГПУ высказывался за более осторожный подход к ссылкам политических оппозиционеров, мотивируя это тем, что «лучше тысячу раз ошибиться в сторону либеральную, чем послать неактивного в ссылку, откуда он вернется, наверное, активным, и его осуждение будет мобилизовано против нас» [696]. Сходные опасения высказывал Красиков, говоря более определенно: «Все условия политической ссылки побуждают ссыльных замыкаться в свой тесный круг, а потому молодежь оттуда возвращается более озлобленной и обученной в политическом отношении и поэтому более способной к борьбе с нами. Как лагерь, так и ссылка в итоге воспитывают и закаляют наших врагов» [697]. Аналогичные аргументы против ссылки и высылки социалистов выдвигала ветеран революционного движения В.Н. Фигнер. В письме Е.М. Ярославскому она обращала внимание адресата на то, что томящиеся в ссылке молодые социалисты «воспитываются в неприязни к существующему строю» [698]. Таким образом, критика сложившейся практики ссылки и высылки как руководством органов ГПУ – ОГПУ, так и представителями правоохранительных органов велась не в плоскости ее несоответствия правовым нормам, а с позиций неблагоприятных для власти политических последствий применения этой меры.

Беспокойство руководства НКВД и НКЮ вызывали два момента: опасные для режима последствия массовой политической ссылки (в этом оно было солидарно с ОГПУ) и монополизация органами ОГПУ всей сферы несудебных репрессий (здесь оно действовало в первую очередь с позиций отстаивания ведомственных интересов, а не защиты правовых норм). Однако, по мнению партийно-государственного руководства, преимущества несудебной изоляции неблагонадежных граждан перевешивали возможные негативные политические последствия применения этих мер. Поэтому в дальнейшем власти изыскивали способы расширения сферы применения административной ссылки и высылки.

С 1924 г. получила широкое хождение практика наделения органов ОГПУ в отдельных местностях на определенный срок чрезвычайными полномочиями на ссылку и высылку неблагонадежных граждан некоторых категорий. Эти полномочия использовались во время проведения «ударных» кампаний борьбы с нежелательными явлениями. Так, 12 мая 1924 г. Президиум ЦИК СССР предоставил специально уполномоченным лицам ОГПУ право осуществлять по соглашению с органами местной власти внесудебную расправу в отношении «бандитов и их пособников», в т. ч. высылку из данной местности на срок до трех лет в случае объявления местности неблагополучной по бандитизму. При этом органам ОГПУ, ведущим «ударную борьбу» с «бандитами», подчинялись «в оперативном отношении» местные отделы милиции и уголовного розыска [699]. 1 октября 1924 г. Президиум ЦИК СССР дал органам ОГПУ право на ссылку, высылку, заключение в концлагерь «злостных скупщиков и укрывателей хлеба», а также «кулацкого элемента, заключившего кабальные сделки с беднейшим крестьянством», в местностях, признанных в 1924 г. неурожайными, сроком на шесть месяцев «вплоть до ликвидации острого периода в урожайных работах» [700].

Постановлением Президиума ЦИК СССР от 4 ноября 1925 г. предписывалось «в целях борьбы с преступными сделками на ширпотреб и спекуляцией» применять административные высылки лиц без определенных занятий, которые «спекулировали ширпотребом», в т. ч. через кооперативные и общественные организации, квалифицируя дела по ст. 137 УК. При этом требовалось следить, «чтобы привлекались к ответственности элементы, злостно использующие неблагоприятно сложившуюся рыночную конъюнктуру, а не рядовой обыватель, случайно втянутый в сети спекуляции» [701]. В деле отсеивания «случайных» элементов от элементов «злостных» органы ОГПУ должны были традиционно руководствоваться своим «политическим чутьем». 12 декабря 1924 г. ЦИК СССР предложил ЦИК союзных республик ввести в виде наказания для лиц, «уличенных в повторной контрабанде, административную высылку по меньшей мере за пределы 50-километровой пограничной полосы» [702].

Вместе с тем органы ОГПУ получили полномочия запрещать «социально опасным» лицам по отбытии срока наказания проживать в определенных местностях. С 1926 г., согласно приговорам Особого совещания и постановлениям ОГПУ, гражданам, отбывшим наказание, запрещался обратный въезд в Москву [703]. Таким образом, срок действия несудебной репрессии мог превышать пределы, обозначенные в Положении от 28 марта 1924 г.