Коллектив авторов - Маргиналы в социуме. Маргиналы как социум. Сибирь (1920–1930-е годы)

При старом режиме среди политссыльных имели широкое распространение акции гражданского неповиновения распоряжениям властей, в результате чего указы губернаторов зачастую просто не выполнялись. В 1920-е гг. «политики» шли на эту меру лишь в крайних случаях. Органам эмиграции стала известна одна такая попытка, предпринятая ссыльными социалистами в Туруханском крае. Поздней осенью 1924 г. ссыльные социалисты, находившиеся в Монастырском, получили приказ уполномоченного ОГПУ по краю Стильве немедленно собраться для отправки в отдаленные поселки (станки). Ссыльные, не имевшие ни запасов продуктов, ни средств, выехать отказались. В ответ на это их согнали в помещение отдела ОГПУ, избили и без теплых вещей и продуктов насильно развезли по станкам. Сведения об этом происшествии просочились за рубеж только через несколько лет [997]. Показательно, что в 1913 г. принудительное расселение ссыльных по деревням Нарымского края вызвало волну возмущения в прогрессивной печати, в результате чего власти пошли на попятную.

До революции наиболее распространенным методом пассивного протеста политссыльных были побеги, для которых существовали благоприятные условия. Побеги, как правило, были хорошо организованы и являлись результатом сотрудничества ссыльных различных политических ориентаций. Действовали кооперативные фонды побегов в партийных кассах. Специальные связные снабжали беглецов поддельными документами. На территории России функционировала сеть явок, координационных центров, закрепленных за соответствующими организациями. Побегам нередко попустительствовали местные приставы, которые не желали осложнять отношения с организациями политссыльных. В некоторых районах, например в Нарымском крае, ссыльные «политики» не регистрировались, поэтому факт побега, как правило, обнаруживался только при раздаче пособий. В период Первой русской революции около четверти политссыльных находились в бегах.

В 1920-е гг. ситуация была кардинально иной. В условиях тотальной слежки, при частой регистрации и отсутствии поддержки решиться на побег могли немногие политссыльные. В 1924 г. сионисты, сосланные в Нарымский край, пытались поднять перед другими «политиками» вопрос об организации касс побегов. После ареста и высылки членов инициативной группы эта тема, по-видимому, больше не обсуждалась в среде политссыльных. По агентурным сведениям, ссыльных в количестве 33 чел., бежавших в марте 1926 г. из Тулуна, частично субсидировали деньгами и обеспечили адресами явок местные ссыльные «старожилы». Однако, по информации Иркутского губотдела ОГПУ, «спонсоры» были сосланы по обвинениям в экономических, а не «контрреволюционных» преступлениях [998].

В целом попытки массовых организованных побегов ссыльных были единичны. В январе 1923 г. сосланные красноярские эсеры демонстративно вернулись обратно, но вскоре были вновь отправлены в ссылку [999]. Большая часть ссыльных социалистов, веря в то, что ссылка является для них промежуточным этапом между тюремным заключением и свободой, предпочитали терпеливо ждать окончания сроков. В советских условиях пойти на побег для этих людей означало навлечь неприятности на своих товарищей по ссылке, родственников и друзей. Поэтому побеги «политиков», как правило, были вызваны исключительными обстоятельствами.

Побеги из ссылки за границу, довольно широко распространенные в царское время, в 1920-е гг. практически не имели места. В конце десятилетия органы русской эмиграции зафиксировали два таких случая, ни один из которых не был связан с Сибирью. Д.Д. Донской в беседе с представителем ОГПУ объяснял отсутствие побегов политссыльных так: «Только что бежавший из ссылки [в царские времена. – В. П .] сразу же получал работу, и работать было где. Сейчас совсем не то. Молодежь валит в комсомол, а не в тюрьму». Под «работой» профессиональный революционер понимал оппозиционную политическую деятельность, условия для которой в Советской России действительно не были подходящими. «Вести работу в подполье при современной обстановке почти невозможно…», – отмечал он в другой беседе [1000].

Наиболее активно бежали из советской ссылки «перебежчики» и рецидивисты. Бедственное материальное положение и отсутствие каких-либо связей в стране толкали этих людей на бегство из мест ссылки. Так, в июле 1924 г. находившийся на поселении в Иркутске «перебежчик» Павловский, бывший поручик польской армии, пытался бежать на Дальний Восток. После его задержания ПП ОГПУ по Сибири возбудило ходатайство о высылке Павловского как социально опасного за пределы СССР [1001].

В случае повторной ссылки беглецы часто вновь совершали побег. Например, в мае 1924 г. житель Псковской губернии К.К. Кузьмин был сослан за контрабанду в Енисейскую губернию, откуда летом 1925 г. бежал на родину. Осенью 1925 г. он был арестован в Ленинграде и вновь сослан в Енисейскую губернию. Местный отдел ОГПУ не наказал его за побег и отправил в Канский уезд. Отсюда осенью 1927 г. он самовольно выехал в Томск, а затем в Ленинград. В мае 1928 г. беглец был арестован на родине и заточен в исправительно-трудовой дом. В декабре 1925 г. сосланный в Нарымский край «соцвред» К.Л. Рак бежал через полтора месяца после прибытия. В 1926 г. он был осужден судом за хулиганство и этапом направлен в Канск. По пути следования арестованный бежал. В июле 1927 г. он был задержан Славгородским уголовным розыском и снова бежал. Через месяц Рака задержали в Татарске. Томский окротдел ОГПУ постановил передать его дело в ПП ОГПУ на предмет изменения места ссылки. В апреле 1927 г. Томский отдел ОГПУ постановил заключить шестерых адмссыльных, бежавших 4 раза с места ссылки, в изолятор [1002].

В конце 1920-х гг. побеги ссыльных рецидивистов приняли такой размах, что власти были вынуждены заняться созданием на железнодорожных станциях специальных розыскных пунктов. Неполитические ссыльные, благодаря менее пристальному надзору за ними, обладали лучшими, чем «политики», возможностями для побегов.

Когда обращения ссыльных не достигали результата, они использовали крайнюю форму протеста – голодовку. Голодовки объявляли, как правило, в пересыльных тюрьмах и на этапах. Наиболее сплоченные группы «политиков» в центральных тюрьмах часто требовали замены назначенных мест ссылки на более приемлемые. Голодовки московских меньшевиков в январе 1922 г. и эсеров-«смертников» в январе 1925 г. закончились победой протестовавших. В последнем случае на девятый день голодовки, когда состояние многих ее участников стало внушать опасения, власти приняли условия голодающих и даже пообещали впредь назначать «политикам» приемлемые места ссылки. Арестованным в марте 1923 г. в Москве сионистам-социалистам ссылка в результате голодовки была заменена на высылку в Палестину [1003]. Голодовки отдельных «политиков» длились три-четыре недели. Добивались какого-либо успеха, как правило, только видные деятели оппозиционных партий. В Сибири, в Канске объявляли голодовку с требованием освобождения арестованные в январе 1922 г. эсеры-максималисты, но они были высланы за пределы Енисейской губернии [1004].