Яков де Санглен - Записки. 1793–1831

Не дождавшись окончания оного, я уехал в Москву, подал в экспедицию подробный рапорт о моих действиях с приложением всех документов и старался, в ограждение бедных крестьян, выставить, что единственно тяжкие и незаконные сборы заставили выйдти из терпения, а не своевольство или желания быть бунтовщиками. Вместе с тем известил г-на министра о происшедшем с приложением копий за скрепой со всех документов, представленных в экспедицию и просил, сколь возможно, смягчить участь бедных, угнетенных крестьян. Явилось все иначе, и неожиданно, как будто моей поездки не бывало. Указом департамента уделов предписано было г-ну советнику ехать со мной на место, чтобы удостовериться вполне о действиях бунтовщиков и предать зачинщиков всей строгости законов. Сим указом бездействие советника, и все виновники неудовольствия крестьян были отстранены (от ответа).

Возвратясь в Москву, я подал в отставку. Целый год меня не отставляли; наконец явился ко мне на квартиру Московский почт-директор К. [103] Ключарев Федор Петрович (1751–1822), действительный тайный советник, сенатор, видный масон. Пост московского почт-директора занимал с 1801 г. , служащий под ведением того же министерства, и, от имени г-на министра предложил мне перейти в почтамт, где я получать буду то же жалованье, которое получал в экспедиции, и что экспедиция мне выдаст годовое жалованье; сверх того обещал мне в почтамте квартиру и дрова, чего я, впрочем, не получил. Не подозревая никакого обмана, я не согласился, — как вдруг узнал, что я нахожусь в списке чиновников, служащих в почтамте. К счастию, по знакомству с ректором Московского университета, Ч. [104] Чеботарев Харитон Андреевич (1745–1815), ученый-географ, профессор, статский советник, первый выборный ректор Московского университета (1803–1805), первый председатель Московского общества истории и древностей российских. , услышал я, что велено, по высочайшему повелению, отыскать чиновника, который бы мог читать публично тактические лекции, и что уже один майор, К. д’А., явился, и ему назначено в такой-то день читать пробную лекцию. Я просил Ч. назначить мне такую же пробную лекцию после майора К. д’А. По извещению ректора, явился я в назначенный день. Присутствовали все профессора; из посторонних слушателей были И. И. Дмитриев, Н. М. Карамзин, князь А. И. Вяземский, обер-полициймейстер Балашов, несколько военных, штаб- и обер-офицеров и господ студентов.

Куратором Московского университета был тогда М. Н. Муравьев. Обе лекции были к нему отправлены; мои удостоились утверждения, и приказано было, каждую мою лекцию, хорошо переписанную, отправлять в Петербург.

Через несколько времени был и сам вызван в Петербург и определен к генерал-адъютанту князю П. М. Волконскому, который тогда с графом Ливеном делил портфель военный, ибо военного министра еще не было. Это продолжалось недолго. Графа Ливена отправили посланником в Лондон, а князя Петра Михайловича послали путешествовать по Европе [105] Здесь мемуарист допутил ряд неточностей. Военное министерство (как и военный министр) существовало с 1802 г. Ливен Христофор Андреевич (1774–1838), тогда граф и генерал-адъютант занимал должность начальника Военно-походной канцелярии императора (многие современники действительно сравнивали его по значимости занимаемого поста с военным министром), а послом был отправлен только в 1810 г. . Мне велено быть его спутником. Здесь большая для меня неприятность была та, что везде, куда князь ни представлялся, все почитали меня данным ему для советов. Это произвело некоторое охлаждение со стороны князя. Наконец в Берлине явился случай, который уже озлобил князя против меня. Французы тогда господствовали в Берлине. Князь и я приглашены были к коменданту Берлина Сент-Гиллеру. За обедом зашла речь об Аустерлицком сражении; князь неосторожно начал утверждать, будто Аустерлицкое сражение не было проиграно. Все французские генералы, бывшие за столом, опровергали мнение князя, который не мог подкрепить никаким доказательством высказанное им, но стоял крепко на своем.

Это взбесило французского гусарского генерала Ruffin [106] Рюффен Франсуа Эмабль (1771–1811), дивизионный генерал. Участник Аустерлицкого сражения. , который сказал следующую нескромную фразу:

— Dаns lе bulletin sur lа journée d’Аusterliz il est dit: l’eтрегеur dе Russiе étаit еntouré dе trеntе sоts, étiеz vоus, mоn рriпсе, du nоmbrе? [107] В бюллетене об Аустерлицком сражении сказано, что император России был окружен тридцатью дураками; не были ли и вы в числе их, князь? (фр.)

К крайнему моему удивлению, князь молчал; я встал из-за стола и сказал:

— Сhеz nоus, quand оn invitе lеs françаis à diner, се n’еst раs роur lеur dire des choses désagréables [108] Если у нас приглашают французов к обеду, то отнюдь не с тем, чтобы говорить им неприятности (фр.). .

Тот же генерал Руфин вскричал:

— Вгаvо, m-r lе mаjоr! on voit bien que le sang françаis coule encore dans vos veines [109] Браво, господин майор! Сейчас видно, что в ваших жилах течет еще кровь француза (фр.). .

Я отвечал:

— Vоus vоus trompez, générаl, jе suis russе еt с’еst un russе, qui a l’honneur de vоus parler [110] Вы ошибаетесь генерал, я русский и с вами имеет честь говорить русский (фр.). .

— Nе vоudriez vоus pas, раг hazard, vоus battrе аvес nоus tоus? [111] Уж не захотите ли вы драться с нами со всеми? (фр.) — продолжал тот же генерал.

— Рогquoi раs, mеssiеurs, mаis l’un аргés l’autre [112] Я согласен, господа, только по очереди (фр.). .

Тогда комендант, который во все время чем-то занимал князя, подле него сидящего, закричал:

— Du сhатрадпе! Buvons à la santé du major russе et la paix sera faite. Nos eтрегеurs sont amis, lеurs sujets doivent l’être aussi! [113] Шампанского! Выпьем за здоровье русского майора, и мир будет заключен. Наши императоры друзья и подданные их должны быть тем же! (фр.)

Веселье восстановилось, как будто ничего не было. С этого дня я приглашаем был на все парады, ученья и прочее. Я этого анекдота не рассказал бы, если бы он не имел важного последствия на судьбу мою. Весьма натурально, что после сего происшествия отношения князя со мной становились со дня на день хуже. Ему хотелось, кажется, холодным со мной обращением, иногда даже отрывисто грубым, вывесть меня из терпения, чтобы я просился обратно в Петербург. Но я заметил это и притворился, будто ничего не замечал. Таким образом доехали мы до Дрездена, где прожили с месяц. Через неделю ознакомились с лучшими домами; опять оказывали предпочтение мне. Это пуще возбудило негодование князя. Однако же мы доехали еще вместе до Теплица. Здесь объявил мне князь, что он более во мне нужды не имеет, и спросил: не имею ли я желания ехать к семейству моему в Петербург? Я изъявил мою благодарность князю и готовность ехать обратно в Петербург. Он снабдил меня письмом к государю императору, объявя, что отрекомендовал меня его величеству выгоднейшим образом. Посланник снабдил меня надлежащим видом, и я блогополучно прибыл к своему семейству в Петербург. На другой день явился я к графу Аракчееву, который теперь был военным министром.