Яков де Санглен - Записки. 1793–1831

— Я доложу, — сказал мне граф, — о прибытии вашем государю и спрошу: куда его величеству угодно будет вас определить, — и взял у меня письмо князя к государю.

В тот же день высочайшим приказом повелено было мне состоять при г-не военном министре, графе Аракчееве; а на третий день потребовал меня граф к себе, чтобы объявить мне высочайший выговор, сделанный по письму генерал-адъютанта князя Волконского, который писал, что, «по ненадежным» моим правилам отправляет меня обратно.

Я спросил графа:

— Позволено ли будет мне оправдываться?

Он отвечал мне:

— Эх, любезный друг, советую вам следовать русской пословице: с сильным не дерись, с богатым не тягайся; впрочем, вы оправданы, ибо в сем же письме он высказал себя подлецом, ибо нищенски выпрашивает у государя себе денег, — как будто у него их нет! А вам сделан выговор для формы, потому что жалуется генерал-адъютант.

Теперь я числился при графе, но никаких поручений не имел. Чтобы не бесполезно проводить время, начал я издавать исторические и тактические отрывки. Это издание подало мысль издавать военный журнал, который поручен был Рахманову [114] Рахманов Петр Александрович (1778–1813), полковник, математик, издатель «Военного журнала», убит в Лейпцигском сражении. . Он просил меня быть участником в журнале, но я отказался, и по выходе нескольких тетрадей моих отрывков [115] Вышли следующие труды де Санглена: «О военном искусстве древних и новых народов» (М.,1808); «Исторические и тактические отрывки» (М.,1809); «Краткое обозрение воинской истории XVIII века» (М.,1809). я, обиженный тем, что не мне поручили военный журнал, подал в отставку, которую и получил.

Я теперь жил собственными трудами: переводил, иногда сочинял, и, сверх того, был поддерживаем, деликатным образом, соучеником, с которым несколько лет мы были в дружбе. Память этого человека мне священна.

Открылась мне вновь дорога на службу. А. Д. Балашов сделан был исправляющим должность петербургского военного губернатора; я его знал еще в Ревеле, где в царствование Павла он был военным губернатором. Я явился к нему, и он предложил мне службу при нем. Я не иначе согласился, как с тем, чтобы он сперва узнал мнение обо мне государя, ибо я был ему оклеветан князем Волконским. Балашов сказал мне при первом свидании:

— Я докладывал государю. Его величество изволил улыбнуться и сказать: «Я знаю, Волконский приревновал его к жене своей, и он на него налгал», — и я был определен при военном губернаторе, который поручил мне иностранное отделение.

Когда учреждена была Адрес-контора, то я был сделан начальником иностранного отделения оной. За труды мои при учреждении Адрес-конторы и установленного в ней порядка я пожалован был орденом Св. Владимира 4-й степени.

Теперь открылось мне новое поприще: учреждаются министерства. Сперва их было четыре, потом начали умножаться, и, наконец, назначалось Министерство полиции. Так как наперед известно было, что государь назначал на это место Балашова, то Сперанский поручил ему составить для себя учреждение этого министерства. Балашов поручил этот труд мне. Я, соображаясь с учрежденными уже министерствами и с лучшими творениями о полиции, написал этот устав, который Балашов отправил Сперанскому на рассмотрение. Я удивился, когда Балашов возвратил мне мое сочинение без малейшего со стороны Сперанского замечания, и с сей минуты Балашов поставлен был наряду со всеми тогда славившимися иностранными министрами полиции. Устав этот был утвержден государем. Балашов сделан был министром полиции, а я — правителем особенной его канцелярии, и был на равных правах с директорами департаментов.

В этом звании я с Балашовым жил в добром согласии, и я не мог довольно им нахвалиться, — как вдруг явились обстоятельства, от меня независящие. Натурально, что я старался все заготовляемые для государя доклады писать сообразно тому, как Балашов мне говорил, что государь их любит, т. е. чтобы доклады были как можно более сокращены, переписаны четкой красивой рукою и на хорошей бумаге. По словам Балашова, государь объявил ему, что Особенная канцелярия имеет преимущества перед всеми департаментами. Один раз министр сказал мне с видом неудовольствия: «Только ваши доклады сходят, а прочие, из других департаментов, я привез». Через несколько времени объявил он мне, возвратясь от государя: «Поздравляю вас», и ироническая улыбка явилась на устах его: «Государь приказал вам исправить доклады прочих департаментов». Хотя я и видел, что мне предстоит беда, т. е. неминуемая ссора с министром, но делать было нечего, а самолюбие не позволяло пренебрегать докладами. Однажды Балашов с величайшим неудовольствием сказал мне:

— Государь приказал мне брать вас с собою в Царское Село, чтобы вы, в случае неисправности, поправляли доклады других департаментов, — и прибавил еще: — только ваши доклады и хороши.

С сего времени я уже всегда ездил с министром в Царское Село.

Однажды, в Царском же Селе, Балашов, вышедши от государя, объявил мне:

— Государь желает вас видеть; пойдемте в сад; там мы его встретим.

Так, действительно, и было; государь, поравнявшись с нами, остановился и разговаривал с Балашовым о погоде, переменах, которые желает сделать во дворце, в саду, и во все время разговора смотрел пристально в лорнет на меня.

Когда государь удалился, Балашов с иронической улыбкой сказал мне:

— Поздравляю вас, вы теперь с государем познакомились.

— Да! — отвечал я. — Как статуя, на которую смотрят. Ваше превосходительство забыли сказать про меня, что я, как статуя Мемнона, издаю звуки при появлении солнца [116] Статуи в Египте фараона Аменхотепа III (и его семьи), сидящим на троне и смотрящим на восток в сторону восходящего Солнца. После землетрясения, которое случилось в 27 веке до н. э., эти колоссы потрескались и прославились на весь мир как поющие статуи. Они стали издавать мелодичный звук на восходе Солнца. Происходило это под влиянием изменений температуры и влажности. В древности, греческие путешественники приняли изображение Аменхотепа III за Мемнона, сына Эос, богини утренней зари. И среди греков пошло поверие: если услышишь песню Мемнона на рассвете, это будет означать, что ты у богов среди любимцев. .

Балашов кисло улыбнулся, и мы возвратились в кавалерские наши комнаты. Наконец, объявил мне Балашов:

— Государь спрашивал меня, не пожелаете ли вы быть полицеймейстером в Петербурге. Я отвечал, — продолжал Балашов, — что это место может (быть) для вас не годится: вы добротою своею и религиозностию все можете испортить.

Я поблагодарил Балашова за столь лестный для меня отзыв. Не менее того, я уже готовился подать в отставку, во избежание худшего, как внезапно следующий неожиданный случай, встретившийся со мной, остановил меня.