Яков де Санглен - Записки. 1793–1831

— Высшая точка света, — говаривала княгиня Екатерина Романовна Дашкова, — служит фаросом (fare — маяк) нижнему огню летучему.

Возвышенный дух Екатерины переходил к вельможам, от них к последующим за ними начальникам, от этих к их подчиненным, и таким образом дух Великой Екатерины, более или менее, но распространялся по всей России. Утвердительно сказать можно, что Россия Екатериной мыслила, судила, жила.

Некоторые изречения Екатерины как владычицы полвселенной заслуживают сохранены быть для потомства.

Дошли до ее сведения оскорбительные о ней заключения, и советывали наказать дерзновенных.

— Я могла бы, — сказала она, — требовать от русских современников молчания и к тому их принудить; но что сказало бы потомство? А мысль, подавленная страхом в сердце, разве менее была бы для меня оскорбительна?

Мысль истинно царская, которая пренебрегает мелким мнением, зная, что еще будет суд потомства.

В продолжение разговора о том же предмете сказала она:

— Самовольное, не на законах основанное управление народом бывает для государей гибельнее личных их несправедливостей или заблуждений.

Здесь у места упомянуть мнение ее о процессе Волынского [294]. Она приказала представить ей процесс Волынского, и, прочитав оный, написала своеручно (свой по сему процессу отзыв).

Примечание. Отзыв Екатерины II о деле Волынского был неоднократно напечатан, и между прочим, в «Русской старине», 1883, т. XXXVIII, с. 465–466.

Все господа артиллерийские офицеры сохранят верно в памяти своей, и с некоторою позволительною гордостью, имя графа Александра Ивановича Кутайсова, сего генерала, который в их почтенном круге блистал своими дарованиями, отличными сведениями и в коем скромность ревновала с личною храбростью и мужеством. Он родился в Санкт-Петербурге августа 30 дня 1784 года. Первые лета юности посвящены были наукам. Граф по характеру и склонности более прилежал к математическим. Украсив ум свой нужными познаниями, образовав сердце, вступил граф в действительную службу 1796 года капитаном, в Великолуцкий полк, и был в штате господина генерал-поручика Голенищева-Кутузова. В сем году переведен в Провиантский штат обер-провиантмейстером. Пожалован в 1798 году генерал-провиантмейстером-лейтенантом; а в 1799 году произведен в полковники и переведен лейб-гвардии в артиллерийский батальон. Теперь увенчано было успехом пламенное желание графа быть в действительной военной службе, именно по той части, к которой влекла его природная склонность, и в таком чине, где круг действия обширнее. Убедясь в истине, что познания в искусстве военном, составляют во время мира единственную славу воинского человека, и приуготовляют ему оную несомненно на поле брани, прилежал он сугубо к изучению тактических наук. По артиллерийской части легко было графу сделать большие, даже практические успехи; ибо в сие время находился он инспекторским адъютантом при его сиятельстве графе Аракчееве. В 1803 году он определен во 2-й артиллерийский полк; и здесь не перестает соединять, что долг службы от него требовал, с наукою, которая услаждала все свободные часы его.

Россия вооружается на помощь своим союзникам; граф в первый раз выступает в поход и участвует в кампании 1806 года. В течение оной смотрит он на все со вниманием, ревностно исполняет свои обязанности, приучает слабое свое здоровье к перенесению всех трудностей, сопряженных с войною; и в 1806 году возвращается с армиею и с приобретением новых познаний, новой опытности. Граф не столько славы искал, как беспрерывно стремился к тому, чтобы некогда быть полезным государю и Отечеству своему.

Новое открывается дарованиям его обширнейшее поле. Подобно волнам морским, которые с яростью разливаясь, поглощают все им встречающееся, устремились французы с берегов Рейна на области прусские. Россия, восприемля меч и весы, решилась положить преграду неистовству врагов Европы. Воспоследовал поход 1807 года. Граф участвует в оном генерал-майором; чин, в который он пожалован 1806 года сентября 11 дня. Благородным душам свойственно быть всегда свыше наружных обстоятельств, какового бы они роду ни были, согреваемы ли лучами счастья, или находятся под созвездием несчастным. Граф пылал теперь доказать сотоварищам своим, что данный ему по старшинству чин едва ли соразмерен его ревности и усердию. Первый представившийся ему случай к отличию был под Прейсиш-Эйлау, где увенчавший себя лаврами, главнокомандующий барон Беннингсен, следующим образом о нем изъясняется, в реляции о сем достопамятном дне: «При таком сильном напоре неприятеля, который многочисленными своими колоннами продолжал теснить в сем пункте войска наши, и заставлял уступать ему место, приказал я приблизиться конной артиллерии. Генерал-майор граф Кутайсов немедленно привел оной три роты, и устроив их сколь можно выгоднее, открыл по неприятелю такой сильный огонь, что колонны его в короткое время были остановлены, а из господского дома Ауклаппена, зажженного сею канонадою, выгнал неприятеля, обратив в бегство высланных оттуда конных егерей и пеших стрелков, которые были у нас уже почти в тылу». За таковой подвиг граф украшен был орденом Св. Георгия 3-й степени. Везде во всю сию кампанию, и при селении Ломитене, и под Фридландом, изъявлял он опыты своих познаний и своей храбрости; за первое дело получил он крест Св. Владимира 3-й степени, а за последнее золотую шпагу с надписью: за храбрость, и украшенную алмазами.

По окончании сей кампании, где граф украсил жизнь свою прекрасными подвигами, пожелал он видеть чужие края. Целый год смотрел он на обычаи, нравы, чуждых для нас народов. Объехав знаменитейшие места Европы, обозрев все, и не найдя нигде и отпечатка того блаженства, которое ощущал в недрах любезного Отечества; возвратился с сугубою к нему любовью, с сугубым желанием быть ему полезным, отплатить хотя в малейшей мере и за его попечение и любовь к сынам своим.

В 1812 году, в июне месяце император французский без объявления какой-либо войны, против всех прав народных, ворвался с сильною армией в границы российские. Повелено было войскам нашим соединиться, поставить оплот покушениям врагов, и каждый русский сделался солдатом. Граф Кутайсов в эту кампанию командовал всей артиллерией. Везде видели его на поле брани там, где требовалось присутствие начальника. Он не довольствовался быть единственно в главных сражениях; Витебск, Смоленск, деревня Пнева, все свидетели прекрасных его распоряжений, храбрых его подвигов; но и в делах авангардов, везде, где только он думать мог, что присутствие его небесполезно, везде был он и оживлял своих. На одном из последних дел был он легко ранен в правую ногу; при сем известии какой-то ужас объял всех, и единодушно советовали ему для пользы общественной не слишком подвергать жизнь свою опасности. Могла ли такая предосторожность иметь место в душе рождающегося героя? Не было ли это с нашей стороны предчувствием того несчастия, которое ему и нам в будущем угрожало?