Григорий Трубецкой - Воспоминания русского дипломата

Город разделился на две части: центральная, где помещались правительственные учреждения и дома более зажиточных албанцев, и старая часть города, ближе к озеру, где был базар. Над этой частью города на горе высилась древняя живописная крепость, которая была излюбленным местом наших прогулок. Из крепости в хороший солнечный день открывался широкий вид на озеро, на Дрин и Бояну, впадающие в него. Климат в Скутари сравнительно мягкий, но мы попали в самое холодное время – конец ноября и декабрь. В январе же, говорят, уже начинают цвести розы.

Насколько Скутари может произвести чарующее впечатление в мирное время, можно судить по тому, что лет за 20 до нашего прихода туда как-то приехал богатый англичанин Пэджет, купил там дом и тщательно его отделал, думая там поселиться. В Скутари все знали Villa Padget . Это был романтический дом из серого камня, сохранивший свой албанский характер, с двумя башнями и красивыми деревянными воротами. Албанцы – мастера по резьбе по дереву. Весь дом был убран со вкусом, которым отличаются уютные и красивые английские обстановки. Когда я туда пошел навестить остановившегося там Де-Гра, то я застал самого Пэджета, который, устроив дом, так никогда в нем и не жил, а теперь приехал через 18 лет после последнего своего посещения, причислившись к комиссии, которая была прислана из Лондона, чтобы озаботиться делом продовольствия. А между тем в свое время он положил немало труда для исполнения своей прихоти. Особенно красива была большая гостиная с огромным старым венецианским зеркалом во всю стену и большим камином, который придавал много уютности комнате.

Старые башни, обвитые плющом, сослужили свою службу. В них скрывались обитатели дома, когда вскоре Скутари начали посещать неприятельские аэропланы.

Мы прибыли в Скутари 18 ноября. Первые дни город еще сохранил свой обычный вид, но не прошло и недели, как он стал быстро заполняться беженцами и солдатами. Немедленно было дочиста раскуплено все, что еще оставалось в лавках, и сразу ничего нигде нельзя было достать. В какую-нибудь неделю из мирно дремлющего в своих садах и оградах мусульманского города Скутари превратилось в огромный и беспокойный стан оборванных несчастных кочевников.

С самого начала черногорцы крайне недоброжелательно отнеслись к вторжению в их пределы спасающихся от разгрома своей родины сербов. Король Николай выражал притворное участие, но истинное настроение его не оставляло сомнений. Ему было крайне неприятно, что обстоятельства заставили его покинуть свою покойную двусмысленную политику и сделать выбор между определенными решениями. Разгром Сербии усилил в нем нежелание оказывать серьезное сопротивление Австрии и пугал его перспективой такой же участи своей страны. Он боялся, что сербы останутся в Скутари и что потом их трудно будет оттуда выжить. Кроме того, пока они находились под боком Цетинье, он не мог так же легко, как раньше, пересылаться переговорами с Австрией.

С приходом сербов в Скутари оказались две власти: черногорская и сербская. Черногорским правителем области был дядя короля, старый воевода Негуш-Петрович [221]. Посетив его, я нашел маленького старичка в черногорском национальном костюме, к которому как-то не шло pince-nez . Он был очень стар и, кажется, ничем не мог уже деятельно заниматься, постоянно жалуясь на подагру и прострел в пояснице. По облику он походил на тип, выработавшийся при маленьком черногорском Дворе – смесь французского boulevardier [222]с балканским комитаджием, не то – моншер, не то – жуликоватый делец, не то – разбойник на большой дороге.

Более деятельным был начальник черногорских войск в этом районе, молодой и энергичный генерал Вешович. На вид он был совершенный болгарин. В нем не чувствовался boulevardier, зато в сильной степени были развиты другие перечисленные мною свойства. Свой выезд по городу он обставлял восточным обрядом: он сидел, колыхаясь в допотопном рыдване, а сзади него скакали с ружьями наперевес какие-то жандармы очень древнего и инвалидного вида.

Сербское правительство обосновалось в бывшем турецком муниципалитете. В городе было два коменданта – черногорский и сербский. Благодаря обилию властей и начальства, которые относились друг к другу с взаимным недружелюбием, в городе водворился самый полный беспорядок.

Отход сербской армии на север, в Черногорию и в Скутари, был совершенно неожиданным, и отступление совершалось безо всякой подготовки. Когда мы прощались с Пашичем в Призрене, он говорил нам, что в случае необходимости армия направится на Дураццо. Сам он думал пробраться туда же. Когда наступит, однако, критический момент выбора между капитуляцией или скорейшим уходом по кратчайшему направлению, то Пашич, по-видимому, сказал: идите какими хотите путями, только не сдавайтесь, а как только вы дойдете до моря, так тотчас вы найдете помощь союзников, потому что они владеют морем.

Пашич считал себя вправе так говорить, потому что уже в октябре месяце, когда сербы еще не совсем покинули свою территорию, английское правительство, по соглашению с французским, заявило ему, что принимает срочные меры для снабжения сербской армии через Медую. Итальянцы, когда сербы просили их о военном содействии, указывали на возможность экспедиции через ту же Медую. Помню, как тогда эти оба предположения были встречены сербами скорее с удивлением. Сами они плохо знали дороги, однако министр путей сообщения Драшкович выражал в то время сомнения в возможности наладить доставку снабжения через Медую, и сербы думали, что Дураццо представил бы для этого больше удобств. Тем не менее союзники не изменили своих взглядов, сербы же полагали, что главная трудность заключается в продвижении по сухопутным дорогам от Медуи вглубь страны, а не в морском пути. Теперь, когда приходилось подойти вплотную к морю, вопрос о сухопутном продвижении грузов значительно упрощался. Вот почему сербы не могли не вспомнить о предположении англичан и решили, что на Медую можно идти так же, как на Дураццо.

Ко времени нашего прихода в Скутари в Медую прибыло несколько парусных судов с провиантом и разным товаром, выписанным, кажется, скутарийскими купцами. Сербское правительство немедленно скупило у них все это. Не успело оно, однако, принять меры к разгрузке и перевозке товаров из Медуи, где ничего еще не было налажено, как к Медуе подошли австрийские военные суда, потопили все транспорты с грузами и разгромили те скудные склады, которые имелись в порту. Из Скутари мы совершенно явственно слышали бомбардировку.

Эта первая неудача тяжело отозвалась на настроении сербов. Первоначальная мысль их была остаться в Албании и Черногории. Они были убеждены, что в случае организации подвоза продовольствия, сербские солдаты, привлекаемые слухом о том, что у моря можно найти хлеба, начнут пробираться горными тропинками отовсюду, и что таким образом наберется 150 000 армии, которая в состоянии будет реорганизоваться в Албании и вновь начать оттуда наступление, когда в Салониках, в свою очередь, сосредоточится достаточная союзная армия.