Григорий Трубецкой - Воспоминания русского дипломата

В составе сербских войск были рекруты, завербованные во время отступления, между ними мальчики 15, 16 и 17 лет, которых взяли, чтобы ими не воспользовался неприятель. Эти рекруты совершили тяжелый поход, который отозвался на них еще губительнее, чем на взрослых. Итальянцы и с ними обходились так же сурово, гоняя их с места на место. Мне пришлось слышать впоследствии от сербских офицеров, что, в конце концов итальянцы стали обходиться с ними как с военнопленными. Место стоянки их было обнесено колючей проволокой. Им не позволяли его покидать без разрешения. Набралось их тысяч 10, а итальянцы позволяли посылать одновременно не больше 25 человек за дровами. Весьма может быть, в этих рассказах было известное преувеличение. Во всяком случае, вместо того, чтобы выказать расположение несчастным и тем положить основы будущей с ними дружбы, итальянцы, наоборот, возбудили против себя в сербах чувство ненависти и презрения. «Итальянцы опасны не как враги, а как друзья», говорили они.

Крайне бестактно было поведение итальянских властей в Валлоне с королем Петром. Как только он прибыл туда, ему было предложено выехать в Италию на миноносце и остановиться во дворце в Казерте (близ Бриндизи). Предложение было сделано в форме, не допускавшей возражений. Король подчинился необходимости, но, прибыв в Бриндизи, не пожелал воспользоваться предложенным гостеприимством. Он остановился в гостинице и пожелал тотчас же отправиться в Салоники, где находился небольшой сербский отряд, отступивший туда из Монастыря.

Отношение итальянцев к сербам вызвало негодование в Петрограде. В телеграмме нашему послу в Риме Сазонов охарактеризовал его как «чудовищное». М. Н. Гирсу поручалось воздействовать на римский Кабинет, чтобы заставить его изменить недопустимую и ничем не объяснимую антисербскую политику; вопрос о Валлоне бесповоротно решен соглашением от 13/16 апреля, и поэтому неосновательные страхи за эту область не могут оправдать действий кабинеты Саландры. На этой телеграмме Государь написал: «Правильно».

Нужно сказать, что среди постигших их невзгод сербы возлагали больше всего надежд на личное заступничество за них Государя, и они не ошиблись в этом. Государь действительно принял к сердцу все, что с ними произошло, и не раз личным обращением к союзникам оказывал воздействие, без которого дело не двигалось бы вперед.

5 декабря королевич Александр обратился со следующей телеграммой к Государю:

«С надеждой и верой, что Мои войска на Адриатическом побережье могут быть спокойно снабжены и реорганизованы, в чем была мне обещана помощь со стороны союзников, я успел их перевести через бездорожные Албанские и Черногорские горы. Не найдя здесь ничего из того, что им нужно для существования и реорганизации, они ныне находятся накануне самого трагического конца. В эти самые тяжелые минуты я и на этот раз обращаюсь к ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ, на которого всегда возлагал свои последние надежды, с просьбой о мощном содействии ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА в том, чтобы я мог спокойно подготовить свою армию для новых усилий, которые предстоят как ей, так и союзным войскам. Дабы я мог это осуществить, необходимо, чтобы союзный флот перевез Мою северную армию из Сан Джиованни ди Медуа в какое-либо безопасное место недалеко от границ Сербии, лучше всего – в окрестности Салоник, ибо голодные и изнуренные войска после беспрерывных боев и маршей, будучи необеспечены от неприятеля, не смогут сухим путем, двигаясь по козьим тропинкам, перейти из Скутари в Валлону, куда союзные Верховные команды предполагают ее отправить. Надеюсь, что эта моя мольба встретит отклик у ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА, всегда отечески заботившегося о сербском народе, и что ВАШЕ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО соблаговолит воздействовать на союзников в том, чтобы спасти сербскую армию от незаслуженной, но предстоящей ей катастрофы». Подписал Александр.

На эту телеграмму воспоследовал ответ от 8 декабря, по всей вероятности составленный лично самим Государем. Вот как он гласил:

«С чувством глубокой тревоги я следил за переходом геройской сербской армии в Албанию и Черногорию. Выражаю Вашему Королевскому Высочеству мое искреннее восхищение перед искусством, с которым под Вашим водительством она одолела все трудности пути, отражая нападения численно превосходивших ее врагов. Согласно моим указаниям, министр иностранных дел неоднократно призывал союзников принять меры к обеспечению морских сообщений по Адриатическому морю. Настояния эти будут возобновлены, и я надеюсь, что доблестным войскам Вашего Королевского Высочества будет предоставлена возможность покинуть Сан Джиованни ди Медуа. Я твердо верю, что они скоро оправятся от перенесенных тягостей и лишений и вновь примут участие в борьбе с общим врагом. Победа над ним и возрождение Великой Сербии послужат Вам и братскому сербскому народу утешением за все пережитое» Подписал Николай.

Царская телеграмма пришла в минуту самого подавленного настроения среди сербов. Ее действие было в буквальном смысле слова как действие яркого луча солнца, мгновенно прорезавшего мрак какого-нибудь подземелья. Наследник, Пашич, все министры не могли говорить о ней без слез. В течение трех дней они переживали каждое слово царского привета, – они так нуждались в поддержке и ободрении, эти несчастные исстрадавшиеся люди. Надо было пережить с ними все, что случилось, чтобы понять это. Я помню, например, как сами мы – Мамулов и я – были тронуты до слез теплым словом участия, которое получили в эти дни от Штрандтмана из Рима. В несчастии всего тяжелее чувство одиночества, и на душе становится легче, когда чувствуешь, что кто-нибудь о тебе помнит и думает.

Я не буду вспоминать здесь день за днем историю нашего пребывания в Скутари. Теперь, когда все прошло, многие подробности изгладились из памяти. Осталось общее воспоминание о жуткой картине безвыходного страдания.

В половине декабря 1915 года стали приходить транспорты с продовольствием, хотя и далеко не в достаточном количестве. Мы все время убеждали сербов в необходимости безотлагательно продвигать армию на юг сухим путем, каковы бы то ни были трудности похода. Наши увещания не остались бесплодны. В конце концов сербы сами убедились в невозможности ожидать минуты, когда в Медую начнут приходить большие транспорты за войсками. Кто был посильнее и у кого было хоть немного золота, которое одно охотно принималось в уплату албанцами, тот решался идти в Дураццо пешком. Иностранные врачебные миссии, в том числе и состав наших госпиталей, были вывезены из Медуи морем, и я вздохнул свободно, получив телеграмму о благополучном прибытии их в Рим.