Григорий Трубецкой - Воспоминания русского дипломата

Не гадая о том, как сложится в будущем участь Черногории и отношения ее к Сербии, я считал не лишенным некоторого интереса закрепить в памяти эпизод встречи двух народов и двух правителей в минуту, когда сербы решили бесповоротно продолжать выбранный путь, а король Николай все еще надеялся остаться на перепутье.

В приведенном письме я кратко упомянул о событиях, приведших к развязке наступления австрийцев. Началось оно в сочельник 24 декабря. 26-го в Скутари прибыл Лазарь Миушкович, назначенный председателем черногорского Совета министров. Он приехал проститься с королевичем Александром и Пашичем в качестве бывшего посланника при сербском дворе.

Миушкович посетил меня и в беседе излил много горечи на союзников, которые ни в чем не хотят помочь Черногории и будут ответственны за то, что может произойти. Разговор явно подготавливал к возможности капитуляции Черногории. Ввиду этого я не обинуясь предупредил моего собеседника, что «сесть между двух стульев» я не могу ему посоветовать, что, кроме гибели, это ничего не может принести его отечеству. Миушкович продолжал перелагать ответственность за то, что может произойти, на союзников. В тот же день он уехал обратно, вызванный телеграммой короля.

На четвертый день наступления австрийцам удалось уже занять считавшиеся совершенно неприступными позиции на ловченском направлении, а 29 декабря король Николай послал парламентеров в австрийский лагерь. Австрия поставила условием перемирия сдачу всех черногорских войск и всех сербских войск, находящихся на черногорской территории. Мы узнали об этом 30 декабря после полдня.

В этот день на совещании посланников французский посланник Бопп возбудил вопрос о необходимости нам совместно отправиться к Пашичу, чтобы переговорить о создавшемся положении. Со дня на день можно было ожидать движения австрийцев вдоль моря. В этом случае мы были бы отрезаны и неизбежно попали бы в плен. Необходимо было немедленно покинуть Скутари и для этого просить союзные правительства о присылке в Медую за правительством и дипломатами военных судов.

Мы согласились с Боппом и пошли к Пашичу. Последний согласился с нами относительно серьезности положения. Он настойчиво просил, чтобы союзники немедленно послали флот для бомбардировки побережья. Что касается отъезда, то он сказал нам, что пока хотя бы 30 тысяч войска не будет посажено на суда и не отплывет из Медуи, правительство не может выехать. Тщетно мы представляли Пашичу, что в тех условиях, в каких до сих пор шла морская перевозка, – человек по 300 в день, – понадобится свыше трех месяцев для окончания этой операции. Между тем каждый день дорог. Пашич ответил нам, что вполне сознает опасность, но не может иначе поступить.

Мои коллеги вернулись ко мне и мы снова стали обсуждать положение. Все они были того мнения, что наши обязанности посланников кончаются с минуты капитуляции, и что нет никакого основания нам также сдаваться в плен. Если сербское правительство останется, то нам следует просить наши правительства прислать за нами судно. Я отвечал, что не могу присоединиться к ним, потому что с самого начала получил инструкцию «разделить участь сербского правительства». Мои коллеги возражали, что наши правительства не отдают себе отчета в том, насколько положение критическое, что они выказали немало бездарности в своем неумении принять своевременные меры и что теперь, если мы попадем в плен, то они на нас же свалят вину, что вот мол посланники даже не сумели понять опасность и нас предупредить. В этом рассуждении было несомненно много правды, и я согласился участвовать в коллективной телеграмме, где говорилось, что мы готовы, если правительства признают это нужным, подвергнуться риску плена, но что вопрос этот должен быть решен не нами. Если же, однако, будет признано, что нам не следует попадать в плен, то пусть за нами немедленно пришлют судно в Медую.

Ввиду спешности дела мы просили итальянского посланника за всех нас передать эту телеграмму по радиотелеграфу герцогу Абруццскому, командовавшему союзными эскадрами в Адриатическом море, с просьбой сообщить ее содержание нашим правительствам.

31 декабря утром Пашич прислал просить всех посланников снова собраться у него. Он сказал нам, что после нашего посещения накануне правительство вновь обсудило вопрос и, в связи с новыми вестями о положении дел, решило, что всякое дальнейшее промедление действительно угрожает пленом. Ввиду этого Пашич просил нас срочно телеграфировать своим правительствам, чтобы на следующий же день, 1 января, в Медуе нас ожидали военные суда, на которых могли бы отбыть наследник, правительство, депутаты Скупщины с семьями и дипломаты.

– О чем же Вы думали вчера, когда мы это самое предлагали Вам? – с горячностью сказал ему Бопп.

– Разве вы думаете, что это все так легко и просто устроить в 24 часа?

Пашич только развел руками в ответ. В сущности он был давно того мнения, что правительству следовало покинуть Скутари, но после разногласия по этому вопросу с наследником не мог принять на себя единолично разрешение этого вопроса.

Делать было нечего. Снова посланники собрались у меня и снова итальянский посланник отправил от имени нас всех телеграмму герцогу Абруццскому о присылке судов. От Скутари до Медуи считалось 52 километра. Нужно было выйти в ночь с 31-го на 1-е, чтобы к вечеру попасть в Медую.

За несколько дней до того нас, русских, пригласили Ферхмины встречать Новый год, но так как предстояла еще укладка и уход чем свет из города, то встреча Нового года была перенесена на обед. За три дня до того на имя посланников пришел груз с продовольствием. Французское и итальянское правительства решили снабдить своих посланников, я же воспользовался этим случаем, чтобы просить выслать провизии и на мою долю. Де-Гра не участвовал в выписке, потому что не вел самостоятельного хозяйства, а столовался на вилле Пэджет, где жило много англичан. Присылки этого продовольствия ждали целый месяц, но получили мы его только 27 декабря. Когда мы собрались к итальянскому посланнику, к которому свезли ящики, то мы радовались совершенно как дети подаркам на Рождество. Каждый ящик вызывал к себе усиленный интерес. Мы угадывали, какой сюрприз в нем заключается. И сколько прелести мы там нашли: ветчина, рис, макароны, масло, сало, бисквиты, вино, коньяк, варенье, яблоки, апельсины – всего не перечтешь.

У нас разгорелись глаза, и мы действительно почувствовали себя школьниками, когда делили всю эту добычу. Де-Гра пришел посмотреть и притворялся равнодушным, но мы ему уделили от всех наших богатств. Присланных припасов могло хватить каждому из нас на два месяца, а нам оставалось пользоваться четыре дня. Мы, конечно, поделились, с кем могли, и в первую очередь с Ферхмиными.