Игорь Сенченко - Йемен. Земля ушедших в легенды именитых царств и народов Древнего мира

Резиденция принца, где проходила его встреча с кинематографистами, располагалась на набережной города. Охраняли ее «полуголые черные рабы, суданцы и абиссинцы», увешанные оружием и патронташами, с головы до ног. В большой светлой комнате на четвертом этаже резиденции, с окнами, убранными резными деревянными решетками, с «раскачивавшимися опахалами на потолке», кроме самого принца, находилось еще человек десять, в том числе кади (судья) и главный мулла Ходейды. При приближении гостей принц встал, сделал несколько шагов навстречу и поприветствовал их, «здороваясь по-европейски». Обычно, как обмолвился потом в разговоре с В. Шнейдеровым церемониймейстер, чужеземцев принц принимал сидя. Угощали гостей кофе и прохладительным напитком – гранатовым соком. В подарок принцу кинематографисты поднесли «роскошный письменный прибор из серого уральского камня (изделие треста «Самоцвет»)» и два ящика «Нарзана». Во время аудиенции передали ему и проекционный киноаппарат с набором фильмов.

По просьбе принца, тут же, не откладывая, устроили кинопросмотр. «Бурю восторгов», по словам В. Шнейдерова, особенно у женщин, «сидевших за ширмой», вызвала лента, снятая в 1928 г., в ходе экспедиции на Памир, – с кадрами бурных горных рек, «снегопадов и ледяных гротов»; а также документальный фильм о Москве и параде войск на Красной площади.

Перемещались по городу москопы , как йеменцы называли пожаловавших к ним москвичей-кинематографистов, на предоставленном в их распоряжение стареньком «Рено» принца. По запруженным людьми улочкам Ходейды машина двигалась медленно, «неистово гудя под лай собак и визг мальчишек».

Городской базар, с узкими проходами, прикрытыми сверху – для защиты от солнца – навесами, сплетенными из пальмовых ветвей, «работал чуть ли не круглые сутки», и охранялся стражей. Имелся там и магазин «Востгосторга» с товарами, поступавшими в Йемен из Советской России. Лавки, ларьки и палатки на рынке «были разбиты по товарному признаку». На главной улице хозяйничали мусульмане-индусы, торговавшие мануфактурой. В массе своей они выступали агентами индийских фирм, сбытовые филиалы которых размещались в Адене. Функционировали меняльные конторы. Большинство из них также принадлежало индусам. Основной денежной единицей являлся в то время (1929 г.) австрийский серебряный талер Марии Терезии, «выпуска 1794 г.». В «дворцовом монетном дворе» имама (в г. Сана’а’) чеканили разменную серебряную и медную монету. Жили торговцы-индусы обособленно, крепко спаянной коммуной. Выписывали английские и индийские газеты. Содержали – для встреч и бесед – клуб, открытый только для них, и прозванный в народе «домом маджалисов [встреч-посиделок] народа ал-хинд [индусов]».

Посещая ряды, торговавшие керосином, В. Шнейдеров обратил внимание на то, что широким спросом у йеменцев пользовался советский керосин. Тара от него, «жестяной бидон с серпом и молотом», попадалась ему на глаза чуть ли не повсюду. Завозили советский керосин в бидонах, упакованных в деревянные ящики. Так вот ящикам тем йеменцы тоже нашли применение. Использовали их в качестве стройматериала: зарешечивали балконы и покрывали крыши в домах горожан.

Продовольственные ряды на рынке выделялись свисавшими на крюках, у входов в лавки, тушами баранов, и сложенными у стен, штабелями, мешками с импортным сахаром и мукой. Сахар, поступавший из Советского Союза, считался среди горожан лучшим.

Богатства прилавков рыбного ряда, местоположение которого можно было определить совершенно точно по шедшему оттуда характерному запаху, замечает В. Шнейдеров, не поддавались описанию. Чего на них только не было. Именно там чаще всего мелькали в толпе «пейсы йахудов», то есть местных евреев, проживавших в Ходейде в отдельном квартале.

В кожевенных рядах мастера шили сандалии, патронташи и пояса для кинжалов. Базар упирался в ворота, выходившие на площадь, усыпанную кофейнями. Всегда наполненные народом, они представляли собой лучшие в городе места для отдыха и деловых встреч. Там, за чашечкой кишра , потягивая наргиле (кальян) и пожевывая кат, часами просиживали и горожане, и заезжие гости. Время от времени в них заглядывали музыканты. Устраивал представления старик-заклинатель змей, «местная знаменитость». Стайками, то и дело, проносились мимо «нагие ребятишки», с болтавшимися на шеях голубыми бусинками на кожаных ремешках, – «амулетами от сглаза».

За городской чертой располагались кузницы, где «остатки рельс, – как следует из очерков В. Шнейдерова, – начатой когда-то французами железной дороги, превращались мастерами в гвозди, ножи и кинжалы».

На прибрежной полосе, прямо у моря, «шеренгой», стояли строившиеся и ремонтировавшиеся парусные суда. Неподалеку дымились печи, «обжигавшие на известь выломанные в море куски кораллов».

Пресной воды в городе не было. Ее доставляли на осликах и верблюдах с гор, отстоявших от Ходейды на расстоянии 80 километров. Брали воду и из колодцев, располагавшихся в 2–3 километрах от Ходейды, но она была солоноватой. Лучшей водой у жителей города считалась та, что привозили из деревушки Эль-Мафруза, что у подножья горы в местечке Баджиль (на вершине этой горы располагался один из дозорно-сторожевых постов Тихамы). Продавали дорого. Питьевая вода в Ходейде считалась у торговцев товаром ходким и прибыльным. Европейцы, в том числе сотрудники «Востгосторга», брали питьевую воду на заходивших в порт пароходах.

Нравы в городе царили строгие. Женщин, пойманных на занятии проституцией, и мужчин, уличенных в употреблении алкогольных напитков, нещадно пороли; притом публично, на самой людной площади, базарной.

Зажиточное население Ходейды, представленное торговцами, чиновниками и офицерами местного армейского гарнизона, жительствовало в «квартале знати», как его называли йеменцы, у моря, в глинобитных домах в три и четыре этажа, обнесенных со всех сторон, как крепости, мощными стенами.

В окрестностях города, в соломенных хижинах, ютилась беднота: рыбаки, уборщики улиц и портовые грузчики ( хаммалы ). Со слов В. Шнейдерова, хаммалами были потомки невольников-афри-канцев, суданцев и абиссинцев, завезенных в свое время в Аравию работорговцами. Смешавшись с арабами, они сложились в некую «расу метисов». Из нее и набирали хаммалов. Почти голые, «обернутые только тканью вокруг бедер», в белых, вязаных из ниток, шапочках, они вереницами передвигались по порту, «перетаскивая на себе огромные тюки». Получали, в удачный, заметим, день, пишет В. Шнейдеров, за 12 часов работы, 60–70 копеек в пересчете на наши деньги, что позволяло им едва-едва сводить концы с концами. За каждый пронос груза – от пристани до склада – приказчики торговцев, которым принадлежали переносимые грузы, «с мешками медных денег у ног», прятавшиеся от солнца под навесами, выплачивали проходившим мимо них хаммалам (с грузами на спинах) по 2–3 копейки каждому. Тот из них, у кого руки были заняты, «брал монету ртом, закладывая ее за щеку языком». Хаммалы представляли собой одну из низших каст, и права на ношение оружия, обязательного атрибута костюма мужчины-йеменца, не имели.