Ростислав Долгилевич - Западный Берлин и советская дипломатия (1963–1969 гг.)

В совместных контрмерах СССР и ГДР важная роль отводилась политическим акциям, осуществлявшимся Восточным Берлином. 4 апреля 1965 г. восточногерманское информационное агентство АДН передало сообщение, что по распоряжению правительства ГДР на период проведения пленарных заседаний бундестага Западном Берлине всем депутатам бундестага, а также и другим лицам, которые участвуют в проведении заседаний, запрещен проезд через ГДР в Западный Берлин и из него по шоссейным и железным дорогам. В сообщении подчеркивалось, что это распоряжение издано «для обеспечения безопасности и мира, а также для охраны права» в связи с созывом бундестага в Западном Берлине, «что является грубым нарушением международного права» [334] АВП РФ, ф. 56–6, оп. 24, п. 979, д. 360, ТАСС, 5. IV. 1965, л. 3 — А. .

Блокировав проезд депутатов наземным транспортом, власти ГДР не сделали исключения даже для правящего бургомистра В. Брандта. 6 апреля 1965 г. его не пропустили в Западный Берлин, куда он направлялся из ФРГ. На следующий день газета «Нойес Дойчланд», орган ЦК СЕПГ, посвятила этому инциденту не простую заметку, а объемную редакционную статью, озаглавленную «Так, так!». В статье говорилось: «Вилли Брандт возвратился… в Любек, чувствуя себя страшно оскорбленным… На нашей государственной границе ему было отказано в проезде в Западный Берлин… Получив отказ в переходе границы, Брандт произнес лишь два глубокомысленных слова „Так, так!“… Мы ничего не имеем против правящего бургомистра. Известно, что мы заключили с ним даже соглашение о пропусках. Но Брандт не только согласился на противоправное заседание бундестага, но и заявил о своем участии в нем. И если наши государственные органы пытались удержать его от этого чреватого последствиями шага, то действовали исключительно в его же собственных интересах, так как что хорошего получится для Брандта и для западноберлинцев из того, что он солидаризируется с агрессивными действиями ультра? Западный Берлин, определенно, ничего не выиграет из того, что он будет вновь превращен в опорный пункт реваншизма» [335] Neues Deutschland, 7. IV. 1965. . Вряд ли объяснение этого инцидента заботой о «собственных интересах» Брандта и о благе западноберлинцев могло удовлетворить правящего бургомистра и жителей города.

Западногерманские средства массовой информации резко критиковали действия ГДР. «Контракция Восточного Берлина, — говорилось в одном из комментариев, — началась, как это и положено по марксистской доктрине, с митингов возмущения трудящихся… Вслед за „пролетарским“ последовало „дипломатическое“ возмущение, а затем Ульбрихт начал с помощью шлагбаумов, полицейских регулировщиков и самолетов подкапываться под основные гарантии жизнеспособности Берлина» [336] АВП РФ, ф. 166, оп. 16, п. 83, д. 179, л. 21. . Вместе с тем печать ФРГ широко отражала на своих страницах мнение военных властей трех держав в Западном Берлине, согласно которому «восточноберлинская акция… никогда не преследовала цель полной блокады Западного Берлина и нарушения „гарантий“ его жизнеспособности. Ни разу за всю кампанию одновременно не закрывались все дороги в Берлин. Препятствия воздушному движению не были серьезными, а союзническому доступу по автомобильным коммуникациям — значительными» [337] Там же. .

Что касается правительственных кругов ФРГ, то, по мнению советского посольства в Бонне, первые контрмеры — до начала совместных маневров войск СССР и ГДР — не вызвали у них особого беспокойства. Правда, эти контрмеры обсуждались на заседаниях кабинета министров и совета старейшин бундестага, а также в ходе постоянных консультаций с западными союзниками. В Бонне полагали, что «дело ограничится обычными протестами с нашей стороны, какие имели место в связи с заседаниями комиссий и фракций бундестага в прошлом, и некоторыми затруднениями в передвижении по автобанам» [338] Там же, ф. 742, оп. 10, п. 36, д. 35, л. 12. . Официальные боннские представители прямо заявляли, что с подобным развитием событий в ФРГ считались, когда вместе с западными союзниками решали вопрос о проведении пленарного заседания бундестага в Западном Берлине, но пришли к выводу, что связанный с этим определенный риск вполне оправдывается большим значением этого акта для ФРГ. Герстенмайер 4 апреля 1965 г. утверждал, что заседание бундестага состоится «в любом случае», и дал понять, что дело не ограничится одним только пленарным заседанием. Менде также заявил, что какие бы новые препятствия не возникали, «7 апреля бундестаг будет заседать в Берлине» [339] Там же. . Эти высказывания были подкреплены широкой кампанией в средствах массовой информации, которые усиленно подчеркивали право ФРГ на проведение пленарных заседаний в Западном Берлине и указывали в этой связи, что Народная палата ГДР проводит свои заседания в Восточном Берлине.

Западногерманская печать, как сообщало советское посольство в МИД СССР, утверждала, что заседание бундестага, поскольку на нем не будут обсуждаться острые политические вопросы, не носит провокационного характера и не нарушает статус-кво в Берлине. Средства массовой информации ФРГ обвиняли ГДР в том, что она своими контрмерами стремится вызвать обострение обстановки. Одновременно политические деятели и пресса ФРГ, указывая на связь свободы передвижения между Западной Германией и Западным Берлином с нормальным функционированием механизма германо-германской торговли, стремились запугать ГДР возможными экономическими репрессиями [340] Там же, л. 12–13. .

«Однако меры с нашей стороны, принятые в период маневров, — подчеркивало советское посольство в ФРГ, — спутали карты Бонна. Они явились для правительства ФРГ полной неожиданностью и вызвали здесь определенную растерянность» [341] Там же, л. 13. . Можно понять МИД ФРГ — он не мог даже направить ноту протеста Советскому правительству, потому что федеральное правительство не имело ни малейшего отношения к четырехсторонним соглашениям, регулировавшим вопросы доступа в Западный Берлин.

Иначе реагировали на контрмеры СССР и ГДР, особенно на начавшиеся 5 апреля 1965 г. совместные учения ГСВГ и ННА, три западные державы. Сначала США, Англия и Франция не торопились отвечать на ноту Советского правительства от 23 марта 1965 г. Казалось, что они не уделили этому дипломатическому документу должного внимания. Но ситуация сразу же изменилась, как только начались учения советских и восточногерманских войск.

Уже 6 апреля 1965 г. начальнику советской военной миссии связи во Франкфурте-на-Майне были переданы идентичные по содержанию письма главнокомандующего армией США в Европе и главнокомандующих английскими и французскими войсками в ФРГ, адресованные главнокомандующему ГСВГ генералу армии П. К. Кошевому. В письме главкома американских войск в Европе генерала О’ Миры обращалось внимание Кошевого на серьезность положения, создавшегося с доступом в Берлин. С утра 5 апреля, писал американский генерал, персонал союзных держав, находившийся в военных и гражданских машинах на пути между Берлином и Западной Германией, несколько раз возвращался советскими военными властями на контрольных пунктах под предлогом, что автострада закрыта из-за маневров [342] Сборник основных документов… (1964–1966), с. 337. .