Валерий Байдин - Древнерусское предхристианство

Мокошь (Макошь) олицетворяла небесно-земную жизненную силу – влажную и тёплую мощь, с солнцем и дождями исходящую от Сварога к Мать-сырой-земле. «Могучая» Мокошь впоследствии перевоплотилась в святую Пятну, Пятницу. Упоминаемый во Владимировом святилище Семаргл (Спмарьгл, Симаргл, Симъ и Реглъ), имя которого восстанавливается как *Семероглав, вероятно, представлял собою лишь внушающее страх существо, быть может, связанное с подземно-подводной силой, враждебной человеку и сравнимой с многоголовым пещерным Змеем русских сказок или водяной Гидрой древнегреческих мифов. [535]

В первые века нашей эры религия обожествлённого света, составлявшая суть прарусского единобожия, нашла своё утверждение и одновременно отрицание в евангельской проповеди. Для древних светопоклон-ников слова Христа «Азъ есмь свѣт міру, ходяй по мнѣ не имать ходити во тмѣ, но имать свѣтъ животный» (Ин. 8:12) стали величайшим откровением. Обращение апостола Павла к Солунянам «вси бо вы сынове свѣта есте» (1 Фесс. 5:5) не могло не поразить и было воспринято, едва ли не как призыв свыше. Понадобилось несколько столетий, чтобы Богом, сотворившим мир словами «да будетъ свѣтъ!» (Быт. 1:3), русы признали не светодавца Сварога, а библейского Творца.

Таинство «оглашения» народа происходило в языке и сознании. Семена христианства прорастали сквозь толщу праотеческой веры. Старое превращалось в новое. Это движение навстречу православию, составлявшее суть древнерусского предхристианства, завершилось крещением Руси при князе Владимире.

После многолетних колебаний Владимир принял «греческую веру» в Корсуни, в 987 году. Вслед за ним обратились в православие придворная знать и великокняжеское войско. Киевляне без сожаления сокрушили идолов. Однако в Новгороде начались протесты варяго-русской дружины и горожан. Направлены они были не столько против крещения, сколько против киевского Великого князя, по их мнению, попавшего под слишком сильное влияние Константинополя. В 990 году Владимир, видимо, по наущению греков, отправил в Новгород отряд во главе с воеводой Добрыней и тысяцким Путятой, которые, по словам летописца, крестили город «огнем и мечом». Сведения об антихристианском восстании новгородцев под главенством языческого жреца Богомила по прозвищу Соловей, оказались поздней вставкой в Иоакимову летопись. [536]Предвзятыми оказались и летописные сведения о «восстаниях волхвов» в Суздале (1024) и в Новгороде (1071). [537]

Для Владимира крещение «от греков» явилось духовным, а не политическим выбором. Народ, отвергший варяжское многобожие, нуждался в вере, отвечавшей его давним устремлениям. Церковное учение о связи Бога и Церкви, князя и народа укрепляло устои государства, но сближение с самой могущественной империей того времени вело к неминуемой зависимости. Князь Владимир напрасно рассчитывал на родственные связи с Константинополем своей жены Анны, единственной сестры правящих императоров Василия II и Константина VIII, дочери Романа II.

Византия проповедовала христианство и крестила народы отнюдь не бескорыстно. За патриархами неизменно высились константинопольские базилевсы, власть церкви сливалась с властью империи. Сын Владимира Ярослав был явно разочарован лицемерием и властолюбием греков, которые не оставляли попыток превратить новокрещёную Русь в вассальную союзницу. Она платила Византии «дань кровью», посылая войска для защиты обширных владений в Сирии, Армении, на Сицилии и др. Множество «россов» находилось среди личной охраны императора, варяго-русская дружина являлась самой многочисленной среди чужеземных. Её опасались, любые недовольства считались мятежом и жестоко подавлялись. Русам, издревле считавшим все общины верующих равными перед божеством, трудно было принять византийскую церковную иерархию и подчинение неведомому иноземному Патриарху.

Ещё на новгородском престоле, незадолго до кончины Владимира, Ярослав, женатый на шведской княжне Ингегерде, попытался изменить провизантийскую политику отца и в 1015 году призвал себе на помощь варягов. Они повели себя в Новгороде вызывающе, чем вызвали бунт горожан. Варяги – «вороги» в глазах народа – были убиты. Однако расправился Ярослав и с «нарочитыми мужами» из новгородцев. Желая упорядочить отношения с ними, в 1016 году князь создал свод законов, получивший название «Правда Ярослава». В сражении под Любечем он с тысячью скандинавов и тремя тысячами новгородцев разбил войско своего старшего брата Святополка Окаянного, опиравшегося на печенегов, и занял Киев.

Возглавив страну, Ярослав, прозванный «Мудрым», продолжил укреплять великокняжескую власть и отстаивать её независимость от Византии, обращаясь за помощью к скандинавам. Для поддержания мира на северных границах он ежегодно отправлял им в дар по 300 гривен серебра. Но постоянно делать ставку на иноземцев было опасно. В 1024 году в битве при Листвене Ярославу противостоял князь Тмутархани Мстислав Удалой, в крещении Константин, которому помогали черниговцы, ясы и касоги, а в засаде у него оставалась тмутарханская дружина, решившая ход сражения. Войско Ярослава было разбито, возглавлявшие его варяги-наёмники бежали. На этом вражда родных братьев закончилась разделом Руси по Днепру. Необходимость создания сильного великокняжеского войска стала очевидна.

В том же году в Константинополь наниматься на службу к императору прибыл смешанный отряд из 800 варягов и русов. Греки заподозрили их в злом умысле и, после отказа разоружиться, безжалостно уничтожили в сражении. Слух об этом дошёл до Киева. Потеря военной значимости страны означала её неминуемое порабощение византийцами. Ярослав решил сопротивляться всеми силами. Главным проповедником независимости стал знаменитый среди киевлян священник Иларион из пригородного княжеского села Берестово. Как предполагают историки, ещё до поставления в митрополиты, на праздник Благовещения 25 марта 1038 года в киевском Софийском соборе он произнёс знаменитое «Слово о Законе и благодати». В нём во всеуслышание прозвучали слова «руськая земля», похвалы «народу руському» и князю Владимиру. Величая его «великим каганом земли нашей», Иларион поминал и его сына, «благоверного кагана Ярослава». Тем самым он, не скрывая, противопоставлял титулы, перешедшие к русам от разгромленных хазарских самодержцев, византийскому императорскому. Высказанная Иларионом мысль о равенстве народов перед Богом, означала отказ от признания за греками богоизбранности и права главенствовать над другими. Этот вызов от лица «скифов» Византия не могла не заметить.