Игорь Сенченко - Российская империя, Аравия и Персидский залив. Коллекция историй

В кружок этот входят: «Хаджи Ахмед-эфенди, уроженец Казанской губернии, торговец красным товаром [материалом для одежды, аршинным, покупаемым на меру длины]; Махмеди Вахидов, владелец бакалейной лавки и др. Всего 10 человек (почти все торговцы)».

Лица эти, опекаемые турками, «распространяют среди населения Константинополя слухи о стеснениях и жестокостях, которым будто бы подвергаются мусульмане, проживающие в России».

Копии с составленного ими «Списка требований к русскому правительству» вышеуказанные лица передали в «английское и германское консульства». Несколько копий «выслали также в Россию — для распространения среди мусульманского населения, через доверенных лиц [указываются] в Астрахани, Оренбурге, Санкт-Петербурге и Симбирской губернии». Главное их требование состоит в возврате им, отобранных, якобы, у них, «прав на свободу совести и вероисповедания» (196).

«Осознавая степень угрозы, таящейся для России в использовании Англией и Турцией исламского фактора» в своих целях, российские дипломаты обращали внимание Санкт-Петербурга «на недопустимость недооценки политического аспекта паломничества». Указывали на то, что «отсутствие на этот счет специальной правительственной программы, способной сыграть роль своего рода противовеса панисламистским устремлениям Турции и честолюбивым замыслам англичан, конкретно в Закавказье и Средней Азии, является серьезным и досадным упущением».

Всесторонне вопрос об «исламском факторе», как таковом, рассматривался в июне 1911 г., на специальном межведомственном совещании, проходившем в МИД Российской империи. В принятых на нем рекомендациях говорилось о необходимости «оперативного устранения трудностей, связанных с паломничеством русскоподданных мусульман в Святые места шиитов и суннитов», и о должном противодействии «политическому воздействию на них» со стороны Англии и Турции (197).

В донесениях каждого из дипломатов, работавших в русском консульстве в Джидде, содержались интересные сведения о проживавших в Хиджазе выходцах из России.

Мусульмане из России, сообщал С. Тухолка (01.07 и 18.07.1901), «оставшиеся на житие в Хиджазе после хаджжа », образовали здесь «несколько национальных колоний». Небольшие по численности, они, вместе с тем, представляли для консульства «повышенный интерес, как с точки зрения их влияния на мусульман в России», так и в плане их «отношения к турецким властям в Хиджазе и к нашему консульству в Джидде».

Некоторые хаджии из России, информировал С. Тухолка, после окончания паломничества поступали в Мекке и Медине в тамошние медресе — для «изучения мусульманских наук» (198).

Мекка, писал в заметках «Русские мусульмане в Хиджазе» С. Тухолка, есть «центр жизни ислама». Ее роль и место в мусульманском мире, как справедливо отмечал в своем сочинении «Мекка» голландский путешественник-исследователь Аравии Христиан Снук Гюрхронье, определяется нахождением в ней святынь ислама и ежегодно совершаемым к ним паломничеством мусульман со всех концов света. В Мекке проживают и «наиболее чтимые представители мусульманской религии и науки», а также «верховные шейхи дервишеских орденов», проповедующих дорогу приближения к Богу. «Адепты этих орденов должны строжайше исполнять известные предписания ислама и беспрепятственно повиноваться шейху своего ордена». Наиболее распространенными из орденов дервишей в Мекке являются: накшибанди [накшбандийа], кадири, сапусийа (также унмани, рашиди и рафди).

Мекка буквально пропитана идеей панисламизма. К мусульманам, прибывающим из христианских стран, в том числе из России, мекканцы относятся «с презрением, ибо те состоят де под властью христиан».

Влияние Мекки на мусульман, проживающих где-либо в мире, сказывалось, по мнению С. Тухолки, «не столько через хаджиев », сколько через складывавшиеся в Хиджазе, в Мекке и Медине, «чужеземные колонии мусульман». Именно они служили постоянным связующим звеном между Меккой и родными землями мусульман, оседавших в Хиджазе (199).

По самым приблизительным подсчетам, докладывал С. Тухолка, в Мекке в 1901 г. проживало: «до 200 человек среднеазиатцев и бухарцев, до 20–30 кавказских магометан и татар, и до 500 кашгарцев, которых здесь также зовут бухарцами. В Медине — до 30 среднеазиатцев и бухарцев, и до 200 крымских и казанских татар; а в Джидде — до 30 среднеазиатцев и бухарцев» (200).

Объяснением тому, что татары, в частности, «отдавали предпочтение Медине перед Меккой» служило, по-видимому, то, делится своими соображениями С. Тухолка, что «татары, избегая воинской повинности и боясь преследований», уходили и укрывались «в более отдаленной Медине». На выходцев же из Средней Азии воинская повинность в России в то время еще не распространялась. Многие из русскоподданных мусульман, проживавших в 1900 г. в Хиджазе, «бежали из России, — по словам С. Тухолки, — либо от долгов», либо от преследований и судебной ответственности за уголовные преступления.

Мусульмане, выходцы из России, постоянно проживавшие в Хиджазе, находились в «сношениях со своими родственниками и знакомыми на Родине». Связи поддерживали через «своих же единоверцев, разъезжавших между Россией и Меккой» («именной список таких лиц, числом в 41 человека» представил в рапорте от 23.06.1895 г. бывший драгоман консульства Ш. Ишаев).

Большинство тех мусульман из России, кто оставался после хаджжа на проживание в Хиджазе, доносил С. Тухолка, брали со временем турецкое подданство. «Считали себя здесь турецкоподданными, и местные власти относились к ним как к таковым». Их гражданские тяжбы разбирались в местных шариатских судах (201).

Из документов АВПРИ следует, что в распоряжении «русских консульских постов на Ближнем и Среднем Востоке имелись кавасы или гулямы [стражники-охранники], в обязанности которых входили полицейские функции в отношении проживавших за границей русскоподданных и охрана консульских представительств».

Когда консул отправлялся на встречу с турецкими властями, непременно «в форменном сюртуке», то его, как правило, сопровождали два каваса. Один из них шел впереди, «в парадной одежде, с кавасским жезлом», а второй кавас — сзади, «в простом платье с большими нарукавниками», сшитыми из отрезков материи цветов российского национального флага.

Кавасы были «снабжены оружием форменного образца. Помимо своего прямого назначения, оно служило отличительным знаком консульского каваса , и вместе с носимой им форменной одеждой внушало лицам, соприкасавшимся с ними по служебным делам, почтение и уважение».

Кавасы российского консульства в Джидде имели суконную, расшитую галунами форменную одежду (надевали ее только по торжественным случаям). В. фон Циммерман «снабдил их летней стирающейся одеждой форменного образца с форменными пуговицами», и направил в МИД России запрос о выдаче кавасам огнестрельного оружия. «Оно, — писал он, — консульству настоятельно необходимо. В консульстве хранятся казенные деньги и на значительные суммы депозиты и наследства паломников. При консульстве имеется тюрьма, где содержатся отбывающие наказание проживающие в Хиджазе подданные России». Во время хаджжа , когда вокруг консульства скапливается масса паломников, возникает необходимость в поддержании порядка.