Юлиан Шульмейстер - Расплата

— А это чья фотография? — предъявляет Харитоненко анкету № 1251 на вахмана Сергея Лясгутина.

Смотрит на анкету Лясгутин, не может глаз оторвать. Не сомневался, что аккуратные немцы сожгли. Как же быть?

— Этот молодой человек, — тычет Лясгутин в фотографию на анкете, — очень похож на моего братика Сережу, но одет он неприлично.

— Лицо Сергея не похоже на ваше? — интересуется Харитоненко.

— Как две капли воды! — подтверждает Лясгутин. — Ничего удивительного: один папа, одна мама.

— Может, будем заканчивать представление? — предлагает Харитоненко. — Взгляните на фотографию Георгия Лясгутина и познакомьтесь с заключением дактилоскопической экспертизы, сравнившей отпечаток большого пальца правой руки на анкете вахмана Лясгутина с отпечатком, имеющимся в вашем архивно-следственном деле 1949 года и откатанным теперь, при аресте.

Разглядывает Лясгутин фотографию. Брат Георгий — рыжий, веснущатый, с бульдожьим носом. К тому же еще пальцевой отпечаток!

— Может, нужны еще доказательства, что вы не Георгий, а Сергей?

— Гражданин начальник! Всем известно, как работает ваша фирма. Прения заканчиваются, возвращаюсь к своему любимому имени, — соскочило с Сергея Лясгутина шутовство, продолжает совершенно серьезно. — Надоело жить под именем покойного брата и ночами ждать стука: «Откройте, милиция!»

— Почему не явились с повинной?

— Я человек не гордый, решил дождаться, пока пригласят. Повинная — это, извините, глупость, и давайте не будем о ней говорить.

— Давайте, — соглашается Харитоненко. — Слушаю вас.

— А мне не о чем говорить. Воевал в морской пехоте, фрицы называли нас черной смертью, и это была чистая правда. Сражался не хуже других, в плен попал раненный. Бросили в лагерь, там дох от голода, холода и плетей. Не сдох, и тогда сделали вахманом — лагерным сторожем. Готовились фрицы бежать — стал ненужным, воткнули меня в Бухенвальд. Как все лагерники, страдал до прихода союзников.

— Это все?

— Вам мало! — истерично кричит Лясгутин. — Вот поэтому я и скрылся под именем погибшего брата. Зйаю, как взвешиваете: раз попал в плен — виноват! И плевать вам на то, что я пролил кровь за Родину, трижды плевать на родителей, убитых фашистами, на двух братьев, геройски погибших на фронте!

Налил Харитоненко из графина воды, пододвинул стакан. Выпил Лясгутин, угрюмо глядит на стакан. Замаячила вышка. Читал в газетах, как расстреливают изменников Родины. Подполковник Харитоненко, как и раньше, говорит тихо, спокойно:

— Вот так. Истерика ни к чему. Ведите себя как мужчина. Хотите — отвечайте правдиво, не хотите — запишу ложные показания. Имеете право не отвечать на вопросы. Суд принимает решение по доказательствам, не зависящим от ваших эмоций. Советую об этом серьезно подумать, пришло время по-настоящему оценить вашу прошлую жизнь. Начнем не с того, как сражались с фашистами, а с Ленины, как убили там старика.

Сбил Лясгутина этот вопрос. Если бы следователь начал по порядку, стал выяснять, как попал в плен, как пошел на немецкую службу, он бы развернул картину нечеловеческих мук, дальше было бы видно. Дался ему этот проклятый старик! И откуда только стало известно? Подумаешь — старик! Гибли тысячи молодых, не видевших жизни. Однако со следователем не сыграешь в молчанку, но и трепаться ни к чему. Пусть он свои карты выкладывает, видно будет, чем крыть.

— Гражданин следователь! Не понимаю, о чем речь, не знаю никакого старика.

— Об убийстве этого старика дал подробные показания следственно-арестованный Николай Иванович Мисюра. Желаете — могу дать очную ставку.

Бездна разверзлась под ногами. Неужели и Кольку взяли? Этот, если выгодно, продаст кого угодно, на любого даст показания. Но ведь Мисюре на него, Лясгутина, клепать не выгодно: сам во всех их делах был начальником, такого свидетеля утопить ничего не стоит. Не поэтому ли Мисюра топит его?.. А может, заливает следователь, хочет получить показания, чтобы потом стравить как паршивых собак?

— Не мог Мисюра сказать такую неправду. Прошу очную ставку.

Харитоненко взял телефонную трубку:

— Арестованного Мисюру ко мне на допрос.

Завели Мисюру. Сел, взглянул на Лясгутина — и ни слова. И Лясгутин молчит. На вопрос Харитоненко о том, знают ли друг друга, Мисюра ответил:

— Это Сергей Лясгутин, вместе со мной был завербован в Хелмском лагере военнопленных сначала в лагерную полицию, затем в школу вахманов. Вместе несли службу в Ленине, Дрогобыче и в. Яновском лагере, пока сами не стали узниками Бухенвальдского лагеря.

Узники Бухенвальдского лагеря. Это хорошо, умно предупреждает Колька. Неужто во всем остальном раскололся! В чем именно? Ша, без паники! Надо сделать сукиному сыну намек.

— Следственно-арестованный Мисюра все показал правильно. Прошу, чтобы рассказал о наших страданиях в Хелмском лагере военнопленных, как фашисты принудили стать вахманами.

— Просьбу сможете заявить после того, как выясним интересующие меня вопросы. Итак, признаете, что вместе с Мисюрой вступили в лагерную полицию и находились па вахманской службе?

— Конечно! Это же он меня завербовал в полицию Хелмского лагеря, — зло усмехнулся Лясгутин: «Пусть знает, собака: на мне не поедет в рай, с собой утащу в ад».

Вот и началось. Он, Мисюра, предвидел такой вариант. Ничего, с этим весельчаком разделается запросто. А Лясгутин будет молчать? Будет, не захочет лезть в петлю.

— Был шпана и остался шпаной! — окинул Лясгутина презрительным взглядом. — Ну, зачем было его вербовать? За бутылку и закусь продаст брата, жену.

— Продаст брата! — обиженно повторяет Лясгутин. — В бою был ранен, в плен попал без сознания. А этот добровольно примчался к немцам. Он же кулак, за землю и деньги убьет отца и не чихнет!

— В общем, старые знакомые! — не удивляется Харитоненко. Чтобы хоть как-то облегчить свою участь, утопят друг друга в ложке воды. Что у них общего? Мечта Мисюры, смысл жизни — своя частная собственность. Ради этой мечты готов служить хоть черту, приспосабливал к ней любую работу — вахмана, завмага, заведующего райторготделом. Смысл жизни другого — чужая собственность, хоть государственная, хоть личная, лишь бы можно было ее прикарманить, беззаботно прожить. Фашистам подошел и Мисюра, и Лясгутин, это их и объединило. А пришло время отчитываться за свои преступления — стремятся валить друг на друга.

Задает Харитоненко вопросы о вахманской школе. В ответах вначале нет расхождений. Расхождения начинаются со старика, убитого в Ленчне.

— Для чего, Мисюра, вы пошли с Лясгутиным в гетто Ленчны? — спрашивает Харитоненко.

Для чего пошли в гетто? Осторожно! Надо подставить Лясгутина: с этого начинается кровь. Свидетелей нет. А для Лясгутина это дельце самое подходящее.