Николай Рыжков - На острие проблем – 5

Да и только ли один Белинский имел такое мировоззрение? В наше, советское время мы с придыханием говорили о Великой французской революции. Да и сами французы всенародно отмечают 14 июля — День взятия Бастилии. Так что наш мыслитель был не одинок.

Тютчева особенно удивляет «парадоксальная» зависимость власти от тирании пошлого либерализма («чем либеральнее, тем они пошлее»). Политический кретинизм и шизофреническое раздвоение между должным и реальным, полагал он, могут принять критические размеры и необратимый характер. Он говорил, что «невозможно не предощутить переворота, который как метлой сметет всю ветошь и это бесчестие», что, собственно, и произошло в 1917 году.

Так что Ф. Тютчев в этом стихотворении говорил не только о западных странах, об их непонимании уникальности России, но и о действиях российской власти, постепенно отступающей от своих исконных, свойственных только ей, моральных принципов.

Наш великий писатель Л.Н. Толстой также рассматривал исторический процесс сквозь призму духовного содержания человеческой природы. Как и Ф.М. Достоевский, он был принципиальным оппонентом так называемой теории среды, изменение и совершенствование которой якобы изменяет и совершенствует человеческое сознание. Они оба считали, что развитие в области демократии и законодательства, науки и техники создает предпосылки лишь для внешне независимого существования и материального процветания людей, но не для преобразования их внутреннего мира, не делает человека более духовным и нравственным, не является противником «свободной» личности, где коренятся похоть и властолюбие, зависть и тщеславие.

Гениальный ум Толстого перешел контраст между материальным достижением общества и пониманием нравственного начала в нем, поскольку все душевные усилия человека и гигантские внешние преобразования были направлены на совершенствование сугубо физического содержания и довольство жизнью.

Толстой не был противником демократии, науки и материального благополучия. Однако все эти достижения он расценивал как прожиточный минимум социально-интеллектуальной жизни, который при недостаточной духовно-нравственной наполненности нельзя считать положительной основой жизни человека. Он говорил, что «и либералы, и революционеры — коноводы без основы». По его убеждению, именно отсутствие духовной, нравственной основы не позволило революционерам установить справедливое общественное устройство. Насилие же, игравшее в этом решающую роль, превращало их в разрушителей старого, консервировало и обостряло в душах людей властолюбие и мстительные чувства, препятствовало росту сознания.

Говоря о духовной составляющей фразы «Умом Россию не понять», наряду с автором этой строки Ф. Тютчевым и великим писателем и мыслителем Л.Н. Толстым я решил «послушать» также русского философа и мыслителя И.А. Ильина.

Глубокий духовный кризис, повлекший за собой общественный и духовный разлом в девяностых годах двадцатого века, возник не в семидесятых-восьмидесятых годах на этапе «перестройки», что настойчиво внедряли в сознание людей её «прорабы», и не в тридцатые, о чем трубили борцы со «сталинизмом» — приверженцы чистоты «ленинских идей».

Давние и закоренелые недруги нашей «прогрессивной» общественности — тяга ко всему «заморскому», стремление подражать во всем преуспевающим соседям, пренебрежительное отношение к наследию отцов. Увлекшись привлекательными с рациональной точки зрения идеями атеизма, материализма, либерализма и других «идеалов», наша так называемая «русская интеллигенция» принялась насаждать в обществе взгляды и идеи, чуждые духу русского народа, разрушая при этом тысячелетние основы веры и традиции предков.

Об этом с горечью думали Тютчев, Толстой, Достоевский и многие другие писатели, философы и социологи. Они прозорливо оценивали происходящие процессы, и не случайно появились эти необычные тютчевские строки.

Однако, к счастью, в России были и такие, кто ясно и точно предсказывал ход последующих событий. В числе выселяемых из России на «философском» пароходе в 1922 году находился 39-летний профессор И.А. Ильин, автор философских трудов. Но и когда он жил на чужбине, в России о нем не «забывали».

В 27-м томе первого издания Большой советской энциклопедии некто И. Баммель писал о нем: «Ильин — один из ярких представителей белогвардейской философии… В философии И. - неогегельянец с ярко выраженной идеологией черной сотни и поповщины… проповедовал активную борьбу с Сов. властью». И в Германии, где поселился Ильин, ему жилось нелегко. В 1934 году он был лишен нацистами кафедры, а в 1938 году пришлось тайно перебираться в Швейцарию, где он и прожил до своей кончины в декабре 1954 года.

Возможно, именно поэтому так трудно пробиваются труды И.А. Ильина к русскому читателю. В то время, когда по инициативе главного идеолога КПСС А.Н. Яковлева организуется миллионным тиражом выпуск книг тех, кто уже один раз привел Россию к пропасти, Ильина стали издавать уже после смерти «главного прораба» перестройки, как называли тогда Яковлева.

Для того чтобы представить позицию этого выдающегося российского философа, которая объясняет особую «стать» России, я позволю себе привести довольно объемную цитату из его произведения: «Не случайно русская сердечность и простота обхождения всегда сжимались и страдали от черствости, чопорности и искусственной натянутости Запада. Не случайно и то, что русская созерцательность и искренность никогда не ценились европейским рассудком и американской деловитостью. С каким трудом европеец улавливает особенности нашего правосознания — его неформальность, его свободу от мертвого законничества, его живую тягу к живой справедливости и в то же время его наивную недисциплинированность в бытовых основах и его тягу к анархии. С каким трудом прислушивается он к нашей музыке — к ее естественно льющейся и неисчерпывающейся мелодии, к ее дерзновенным ритмам, к ни на что не похожим тональностям и гармониям русской народной песни. Как чужда ему наша не рассудочная, созерцательная наука. А русская живопись — чудеснейшая и значительнейшая, наряду с итальянской, — доселе еще «не открыта» и не признана снобирующим европейцем. Все прекрасное, что было доселе создано русским народом, исходило из его национального духовного акта и представлялось чуждым Западу».

Закончить разговор о деятельности этого мыслителя я хотел бы цитатой из его частного письма, написанного им уже на закате своей жизни:

«Я возвращался к каждой теме по многу раз, через пять-шесть лет, и все время накапливал материал; потом садился писать, записывал все, что было зрело, и снова откладывал. Теперь мне 65 лет, я подвожу итоги и пишу книгу за книгой. Часть их я напечатал уже по-немецки, но с тем, чтобы претворить написанное по-русски. Ныне пишу только по-русски. Пишу и откладываю — одну книгу за другой — и даю их читать моим друзьям и единомышленникам. Эмиграция этими исканиями не интересуется, а русских издателей у меня нет. И мое единственное утешение вот в чем: если мои книги нужны России, то Господь убережет их от гибели; а если они не нужны ни Богу, ни России, то они не нужны и мне самому. Ибо я живу только для России».