Роман фон Раупах - Лик умирающего (Facies Hippocratica). Воспоминания члена Чрезвычайной Следственной Комиссии 1917 года

Проснувшись утром 1-го марта, о событиях старались не говорить, потому, замечает Воейков, «что это не особенно было приятно. Общее настроение было испуг и надежда, что приедем в Псков и все выяснится».

Во время завтрака и обеда говорили обо всем, только не о делах. Дубенский отмечает в своем дневнике, что Царь, человек мужественный и поклонник рока «спал, кушал и занимался даже разговорами ближайших лиц свиты».

Около 6-ти часов вечера на станции Дно Воейков получил телеграфное извещение, что туда выезжает Родзянко, но Царь решил встретиться с Родзянкой в Пскове и приказал двигаться дальше.

«Старый Псков, — пишет генерал Дубенский, — опять занесет на страницы своей истории великие дни, когда пребывал здесь Великий Самодержец России Николай II, и лишился здесь своей власти как Самодержец». «Великие дни» действительно начались.

Государь прибыл в Псков 1-го марта в 7 часов 30 минут вечера. Встретившему его на вокзале Главнокомандующему Северным фронтом генерал Рузскому он сказал, что телеграмму его относительно ответственного министерства он получил. Однако от какого-либо разговора по этому поводу Государь уклонился. После обеда на прямой вопрос генерала об этом Государь ответил, что еще не знает. Как ни убеждал генерал Рузский, доказывая, что при настоящих условиях самодержавие не более как функция, которой следует пожертвовать в целях общего успокоения, Царь упорно отмалчивался и, вероятно, не принял бы никакого определенного решения, если бы как раз в это время не пришла телеграмма начальника его штаба. Генерал Алексеев настаивал на необходимости даровать необходимые реформы и этим своим обращением решил вопрос, Государь сказав, что он согласен, пошел писать телеграмму. Подписанный им текст принесли генералу Рузскому, но он прочитать его не успел, так как был вызван к Министру Двора, графу Фредериксу, и только после вопроса находившегося там генерала Воейкова, — доволен ли он телеграммой, генерал Рузский прочитал ее и убедился, что Государь поручает Родзянко сформировать кабинет, оставляя за собой, однако, исключительное право назначать министров военного, морского и иностранных дел. Тогда генерал Рузский просил Воейкова доложить Государю, что он обещал даровать ответственное министерство, а между тем поручает Родзянке лишь сформировать кабинет без указаний, перед кем кабинет ответственен. Воейков вытаращил глаза, заерзал на диване и очень неохотно пошел к Государю. Генерал Воейков передает этот эпизод несколько иначе и утверждает, что генерал Рузский, узнав что Государь сообщает лишь о согласии на сформирование кабинета с ограничением в отношение министров военного, морского и иностранных дел, вырвал эту телеграмму у него из рук, заметив, что здесь он посылает телеграммы. Царь, которому Воейков об этом доложил, сказал: «Ну, пускай он пошлет».

Только в первом часу ночи генерал Рузский был вновь вызван Государем и там получил от него сообщение Родзянке о даровании ответственного министерства без всяких ограничений.

Передавая поздно ночью это решение Царя по прямому проводу, генерал Рузский получил от Родзянки ответ, что «теперь уже поздно и сделанные уступки никого более не удовлетворят».

2-го марта в 2 часа дня, после завтрака генерал Рузский получил и передал Царю телеграмму Великого князя Николая Николаевича. Коленопреклоненно он молил Царя отречься от престола и передать его Наследнику при регентстве Великого князя Михаила Александровича. Ту же просьбу телеграфировали и командующие армиями генералы Сахаров 91 , Брусилов 92 , Эверт 93 , адмирал Непенин 94 , и начальник штаба Верховного Главнокомандующего генерал Алексеев. Последний излагал и форму отречения, которую он считал для Царя желательной. К просьбам телеграфировавших присоединился и сам генерал Рузский.

Впоследствии, на вопрос Великого князя Андрея Владимировича, правда ли, что во время обсуждения вопросов об отречении, он, генерал Рузский, стукнув кулаком по столу, сказал Государю: «Ну, решайтесь же наконец», — генерал Рузский ответил: «Я не знаю, кто мог это выдумать, ибо ничего подобного никогда не было. Вероятно, все это Воейков наврал после того, что я с ним резко говорил в вагоне».

Так как обсуждение вопроса об отречении было начато в 2 часа дня и окончено в 2 часа 45, то всего оно потребовало 3/ 4часа времени. Вопрос об ответственном министерстве решался накануне с 9 часов вечера до 12 ночи.

Прочтя переданные Рузским телеграммы, Государь сообщил, что он от престола отказывается, но боясь, что бы это решение не было истолковано как результат воздействия посланных из Петербурга Гучкова и Шульгина, Государь еще до их приезда сообщил его в Петербург по прямому проводу. Когда министр Двора граф Фредрикс сказал об этом дворцовому коменданту генералу Воейкову, то последний, по словам генерала Дубенского, упросил Государя эту телеграмму вернуть. «Государь согласился, и Воейков быстро вошел в вагон свиты и заявил полковнику Нарышкину 95 , чтобы тот побежал скорее на телеграф и приостановил телеграмму. Нарышкин пошел, но телеграмма уже ушла, и начальник телеграфа сказал, что он попытается ее остановить. Когда Нарышкин вернулся и сообщил это, то все стоящие почти в один голос сказали: „Все кончено“. Затем выражали сожаление, что Государь поспешил, все были расстроены, поскольку, конечно, могут быть расстроены эти пустые эгоистичные в большинстве люди».

«Царь после отречения долго гулял между поездами, спокойный на вид». Подавленный всем происходящим, генерал Дубенский стоял у окна своего вагона и плакал. В это время мимо вагона прошел Царь с герцогом Лейхтенбергским 96 , весело посмотрел на Дубенского, кивнул и отдал честь. «Тут, — говорит Дубенский, — возможно, выдержка, или холодное равнодушие ко всему. После отречения у него одеревенело лицо, он всем кланялся и протянул мне руку, и я эту руку поцеловал. Я все-таки удивился, — Господи, откуда у него берутся такие силы, он ведь мог к нам не выходить. Когда он говорил с Фредериксом об Алексее Николаевиче 97 один на один, я знаю, он все-таки заплакал. Когда с С. П. Федоровым 98 говорил, ведь он наивно думал, что может отказаться от престола и остаться простым обывателем в России. „Неужели вы думаете, что я буду интриговать, я буду жить около Алексея и его воспитывать“. После отречения Царь сказал только: „Мне стыдно будет увидеть иностранных агентов в Ставке и им неловко будет видеть меня“. — Слабый, безвольный, но хороший и чистый человек, он погиб из-за Императрицы, ее безумного увлечения Григорием. Россия не могла простить этого».

Генерал Дубенский, однако, находил, что Царь не имел права отказываться от престола таким «кустарным образом», — «Он отрекся от престола, как сдал эскадрон».