Евгений Сергеев - Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Ветер перемен в русско-британских отношениях после инцидента в Ленде не заставил себя ждать. Уже в октябре 1885 г. консервативный Кабинет Солсбери разрешил присутствовать на военных маневрах, которые проводились в пограничном пространстве на северо–3ападе Индии, двум полковникам из России. Царь в ответ направил ценные подарки шести британским офицерам, которые сопровождали гостей во время поездки [764]. Однако, перефразируя известную пословицу, даже «две ласточки весны не делают». В нашем же случае переход от соперничества к сотрудничеству потребовал еще двух десятилетий усилий с обеих сторон на фоне смещения фокуса Большой Игры сначала в район Памира, а затем Тибета и Маньчжурии.

Итак, кульминация Большой Игры на Среднем Востоке завела обе стороны в стратегический тупик, который вынудил их перенести ее в такие трудно доступные и мало изученные регионы, как Памир, Тибет и Маньчжурия, где существовал вакуум влияния великих держав. В то же время позиции, на которых остановились Россия и Великобритания к середине 1880-х гг., могли послужить в дальнейшем новыми стартовыми площадками для продолжения соперничества за раздел еще остававшихся «ничейных» территорий [765].

Одновременно продолжалась конкуренция двух моделей колониального управления, яркими примерами которых, как уже отмечалось, служили, с одной стороны, Британская Индия, а с другой, — Русский Туркестан. Сопоставляя положение дел у англичан и русских, отметим, что, согласно статистическим данным, к 1880-м гг. инвестиции британцев в экономику Индостана составили 270 млн. фунтов стерлингов, или около 20 % всех капиталовложений за пределами метрополии [766]. Эти сведения опровергают мнение историков, которые утверждали, что Англия лишь выкачивала ресурсы из своих колоний, воздерживаясь от экспорта туда капитала [767]. Что же касается российского варианта, то Туркестан вплоть до начала XX века оставался финансовой «черной дырой» империи, приводя этим в замешательство прагматичных англичан, которые не могли взять в толк, почему европейские губернии России должны содержать ее колониальные окраины. Ведь, как было нами показано, Индия во многом обеспечивала экономический рост метрополии и благосостояние ее жителей [768]!

Новые, еще не освоенные Англией и Россией территории предоставляли возможность для практической реализации обоих вариантов модернизации традиционных азиатских обществ. К таким территориям, как уже отмечалось, относился Памир, расположенный почти в самом «сердце» Евразийского континента на стыке владений трех империй — Российской, Британской и Цинской [769]. Захваты и аннексии в ходе Большой Игры привели к тому, что к 1890-м гг. расстояние между передовыми русскими и англо-индийскими постами на некоторых участках в районе Памира не превышало 200 миль (около 322 км). Пекинское правительство, со своей стороны, продолжало рассматривать памирских ханов в качестве вассалов маньчжурского императора, разместив посты пограничной стражи в Каракорумских проходах на крайних западных рубежах Цинской империи.

По данным, собранным в ходе нескольких поездок по региону известным востоковедом капитаном А.Е. Снесаревым, впоследствии назначенным на должность командира Памирского отряда [770], эта область лежала между Заалайскими горами на севере, Гиндукушем — на юге, верхним течением Амударьи — на западе и Сарыкольскими горами — на востоке. Несмотря на довольно значительную площадь в 70 тыс. кв. миль, количество жителей Памира составляло к концу XIX в. всего 16 тыс. человек, относившихся к тюркам в его восточной части и таджикам — в западной. Благодаря малой плотности населения и труднопроходимости горных перевалов, он долго оставался одним из наименее исследованных участков земной поверхности [771].

Напомним читателю, что после подчинения британцами Пенджаба, а русскими — ханств Центральной Азии две конкурировавшие империи фактически достигли естественных, или «научных», границ на Среднем Востоке, главной из которых выступала Амударья по соглашению Грэнвилла и Горчакова. Однако дальше на восток пограничная ситуация оставалась довольно запутанной, поскольку три памирских княжества — Шугнан, Рошан и Вахан, бывшие прежде вассалами сначала Коканда, а затем Бухары, автоматически должны были бы войти в состав Российской империи, хотя цинские власти имели на них свои исторические права, нарушенные экспансией кашгарского эмира Якуб-бека в начале 1870-х гг. [772]

Как уже отмечалось ранее, подписание в 1881 г. Петербургского договора между Россией и Китаем вернуло цинским властям область Или. В условиях военной тревоги середины 1880-х гг. они усилили свое присутствие на Памире, требуя завершить демаркацию границы, начатую членами совместной комиссии в районе озера Кара-Куль в 1882–1884 гг. [773]

Тем временем летом 1883 г. с молчаливого согласия и даже поощрения Кабула правитель соседнего с Памиром Бадахшана, будучи вассалом афганского эмира, ввел свои войска на территорию Шугнана, Рошана и Ваха-на. Б.Л. Громбчевский и другие русские путешественники сообщали в Ташкент и Петербург о репрессиях афганцев-шиитов против суннитов и исма-илитов Шугнана, в результате которых сотни семей бежали на территорию, подконтрольную царской администрации [774]. Однако Лондон остался глух к протестам российского МИД, хотя вице-король лорд Райпон направил запрос о ситуации в Южном Памире эмиру Абдур Рахману [775]. Поддерживая идею создания трехсторонней пограничной комиссии для урегулирования памирского вопроса, Уайтхолл, с другой стороны, выделил дополнительно 1 млн. 200 тыс. рупий в качестве единовременной субсидии правителю Афганистана, чтобы финансировать оккупацию его войсками трех памирских княжеств. Помимо этого, Лондон и Калькутта усилили внимание к внутреннему положению в Гилгите и Читрале, а также горных ханствах — Хунзе (Канжуту), Нагару и Ясину, закрывавших русским дорогу в Кашмир [776].

Мы уже имели возможность высказаться о российских и британских офицерах, служивших в колониальной администрации, которые стремились снискать расположение местных правителей или племенных вождей, контролировавших торговые пути и высокогорные проходы в «широком поясе независимого варварства» [777]. Похоже, что эта практика оказалась особенно востребованной в борьбе за Памир, которая помимо России и Британии осуществлялась также Китаем и Афганистаном. Неслучайно один известный участник Большой Игры заметил в письме к вице-королю лорду Лэнсдауну в июле 1890 г.: «Мы (британцы. — Е.С .) имеем здесь в сердце Азии четыре нации, которые сгруппировались вокруг гор, окруженных пустынями: афганцы опасаются китайцев, китайцы — афганцев, англичане подозревают русских в стремлении на юг, а русские — англичан в продвижении на север» [778].